в муравейник человеческих отношений. Ей не хотелось думать ни о чем, кроме безграничной свободы, дарованной Всевышним. Здесь на вершине становились понятными и объяснимыми слова местных жителей, говорящих при встрече:
– Грюсс Готт, – желая каждому встреченному в горах человеку Божьего благословения.
Она открыла для себя Зойлинг восемь лет назад, и с тех пор проводила здесь каждый августовский отпуск. Ей нравилось здесь все: и позолоченные клены, и багряный румянец осин, и перламутровая паутина на громадных листьях лопуха, и обнаженные русла пересохших горных речушек, и отполированные за время дождей камни, и оранжевые макушки маков, стыдливо торчащие из пожелтевшей травы, и седые пряди ковыля, колышущиеся на ветру, и разбегающиеся в разные стороны тропинки, посыпанные белым гравием, чтобы любители горных восхождений не сбились с маршрута. Она сбилась. Трудно сказать, что заставило ее свернуть на едва заметную тропку? Какая неведомая сила позвала за собой? Важно, что теперь кроме этой тропинки для нее не существовало ни одной другой. Эта тропинка, ведущая к вершине Зойлинг, предназначалась ей, она ее и выбрала. А все другие тропинки предназначены другим людям.
– Какое счастье, что я снова здесь, на вершине! – прошептала она и, обхватив себя за плечи, негромко запела.
Незатейливую мелодию подхватил ветерок и закружил, усиливая звук. И вот уже не один голос, а сотни голосов поют о несбыточных и сбывшихся мечтах, о вере, любви и надежде. Мелодия долго звучит над вершиной, умолкая нехотя, постепенно, а потом воцаряется тишина. Царственная, первозданная тишь, в которой можно услышать все, что захочется. Все, что…
– Грюсс Готт! – раздался за ее спиной негромкий голос. Реально-нереальный человеческий голос.
– Грюсс Готт! – ответила она, не оборачиваясь. Подумала:
– Разве может здесь быть кто-то кроме меня? Нет. За восемь лет я не видела здесь никого. Ни-ко-го!!! Никого нет и сейчас.
– Вы здесь одна? – голос звучит чуть громче. Мужской голос за ее спиной. Она не оборачивается. Пытается представить этого человека. Ей хочется, чтобы он был взрослым, убеленным сединой, с добрыми серыми глазами в цвет плывущих по небу облаков.
– Вы отважная девушка, если решились покорить вершину в одиночку, – его голос улыбается. Он восхищается ею.
– Нет, что вы, – качает она головой. – Я – трусиха.
– Трусиха? – смеется он. – Вы недооцениваете себя. Позвольте представиться…
Он делает несколько шагов так, чтобы она могла его видеть. Он высок, хорошо сложен. Лицо, шея, руки покрыты ровным бронзовым загаром. Он склоняет голову, с черными волнистыми волосами. Смотрит на нее широко раскрытыми карими глазами, восклицает:
– О, да вы красавица! И совсем еще девочка! И одна на такой вершине! И я знаю, что ваше имя – Зойлинг! Знаю, потому что я себя тоже так называю, когда поднимаюсь сюда. А, усаживаясь в это кресло, я погружаюсь в объятия вечности. И становится не важно, что кто-то здесь был до меня и будет после. Имеет значение сиюминутность
