Дед тоже начал играть – на рюмочку, на бутылочку. Как артист, он, естественно, был неравнодушен к алкоголю и понял, что таким образом можно обойти бабушкин запрет. Дед стал выигрывать. То есть любовь к выпивке подтолкнула его на совершенствование в искусстве шахматной игры. Причем он обвел всех. Однажды обыграл дядечку, который, как выяснилось, был вторым лицом в федерации шахмат. И этот дядечка говорит: «Приезжайте в Москву. Вы же гений. Мы сделаем из вас чемпиона».
Дед с радостью принял предложение и умчался. Но склонность к алкоголизму сыграла свою злую роль. В столице начинающего чемпиона сначала повели в ресторан, где он сразу нажрался, проказник, нахулиганил, и его тут же от греха подальше отослали назад. Вернувшись, дед продолжил слоняться. Периодически поколачивал бабушку. В общем, безобразно себя вел. В итоге он в уже довольно преклонном возрасте бросил ее и сбежал с какой-то женщиной в Калугу, где и умер бесславно, забытый нашей семьей. Мы с моим другом Николаем Гастелло ведем на радио передачу «Простая политика», и однажды в эфир позвонила дама и язвительно так поинтересовалась: а знаю ли я, что мой дед похоронен в Калуге на таком-то кладбище? А я не знаю. Я так любил бабушку и так боготворю ее до сих пор, что мне, признаться, наплевать, где похоронен дед. Ничего хорошего он ей не сделал. Ничего не сделал хорошего и для меня. Ни богу свечка, ни черту кочерга. То есть бессмысленный субъект личной жизни. Не жалко мне его, и все тут.
Моя прабабушка, кстати, терпеть его не могла. Она из знатной купеческой семьи, с хорошим воспитанием. А тут этот – выпивающий бездельник без роду и племени. Не любила она его. Всю жизнь не любила.
…И вот я в Москве. Сначала жили на Каширке, в районе Москворечья. Счастливо, но не долго. Потом маме дали отдельную квартиру уже на «Войковской». Тут начался один из самых отвратительных периодов моей жизни. Просто ад какой-то. Я перешел в другую школу, в чужой, очень недружелюбный класс. Да и район был мерзопакостный, серый такой.
В старой школе я учился хорошо, а здесь сразу стал закоренелым троечником. Вместо уроков просто бродил по городу. Обошел, наверное, всю Москву, всевозможные музеи и театры. Я был предоставлен себе, мама в моем воспитании участвовать не имела возможности, она работала все время. Но от одиночества не страдал, я вообще в одиночестве чувствую себя комфортно. Просто человек такой, автономный, с детства. И даже сейчас периодически ловлю себя на мысли, что если какое-то время не провожу в одиночестве, тяготиться начинаю обстоятельствами внешней жизни. Не удается сосредоточиться.
Папа присутствовал в моей жизни фрагментарно. Он был очень больным человеком, потому что у него два раза было прострелено легкое и несколько раз – печень, а еще у него была контузия. Что, впрочем, после расставания с моей мамой не помешало ему еще раз жениться, пятым браком, и завести пятого ребенка – девочку, по-моему, Настю. Иногда мама оставляла меня ему на воскресенье. Он жил рядом с нами, тоже на «Войковской». И особо мною не заморачивался: выдавал деньги,
