в прошлом веселые поездки на дачу с шумной компанией. Мы теперь вообще все реже ходим к кому-то в гости. Не то, чтобы он меня стыдился. Нет. Просто ему это не интересно. Он наивно полагает, что я думаю также, что мы вообще давно понимаем друг друга без слов. Даже когда мы выбираемся на дачу, он ведет себя также. Мы молчим по дороге, мы не общаемся в том старом доме, который еще хранит воспоминания о том далеком счастливом времени, когда мы позволяли себе быть совершенно беззаботными и озорными.
Теперь я знаю, что такое ностальгия.
Она постоянно со мной. Мы, как две подружки. И, наверное, очень похожи. Трудно жить с одиноким мужиком. Особенно, когда он принес тебя в дом щенком и кормил с руки. Терпеливо учил своему языку и подолгу разговаривал, заглядывая в глаза. Все куда-то пропало, как осенняя листва во дворе. И к этому трудно привыкнуть… Ностальгия.
Крымские персики
Летний базар не оставляет равнодушным даже мужчин. Чем-то он напоминает огромный стадион перед финальным матчем. Только здесь спрессовались массы не любителей футбола или хоккея, а поклонники самой древней игры – в продавцов и покупателей. Ее корни далеко на Востоке, где торговля с незапамятных времен стала национальным искусством. Игроки выступают в разных жанрах, на ходу подстраиваясь под ситуацию, и эта необузданная импровизация приносит несравненное удовольствие, которого не испытать в огромных супермаркетах, где покупатели одиноко слоняются среди безликих стеллажей. Там тебя никто не дернет за рукав, не даст попробовать только что сорванное с грядки, не расскажет о дедушке посадившем или вырастившем что-то. На базаре все кипит и пахнет, как котелок с ухой на костре, от которого трудно оторваться, даже если ты давно сыт.
Эти мысли окутали меня воспоминаниями далекого детства, когда с закрытыми глазами по запаху можно было определить сорт помидора или клубники. Особая атмосфера летнего базара не раздражала суетой и толкотней, она возвращала в то время, когда детвора редко сидела дома. Мы жили на улице. Я вырос в районе портовиков, через дорогу от рыбозавода, причалы которого навечно пропахли рыбой. Ее коптили, солили, вялили, топили жир – и эти запахи, как фотографии из детского альбома, хранятся в моей памяти. Возможно поэтому меня иногда так тянет пройтись по летнему рынку, пропитанному подобными воспоминаниями.
Для непосвященного это какофония запахов ни о чем не скажет, для меня же это незримая тропинка в то далекое время, когда на воскресный завтрак мама отваривала картошку в мундире, а я бегал к соседнему магазину, у дверей которого бабки продавали хамсу пряного посола. Она была кучками разложена на газетке, промокшей от рассола, который темными пятнами растекался по изображениям членов правительства в одинаковых пальто и шляпах. Свое верховенство над важными персонами того времени хамса демонстрировала сдержанно и уверенно, словно повторяя знаменитую мудрость. Все проходит, и это тоже пройдет. Прошло, но память бережно хранит образ горки хамсы за гривенник, с веточкой укропа,
