был уныл: он был хотя и высок, но тощ и сутул, лицо его всегда было кислым, как забытое на столе молоко, а пальцы рук страдали от красной волчанки. Эта неизлечимая кожная болезнь иногда бывает у людей на лице и говорит о том, что в прошлой жизни они, возможно, «испачкали лицо», то есть потеряли свою честь и достоинство. Угги имел эту болезнь на руках, от чего его пальцы выглядели так, словно только что он кого-то убил. Все в школе его молча презирали, девушкам он не нравился. Позже я узнал, что он женился на самой некрасивой, потому что у той, во-первых, не было других шансов, а во-вторых, она, по его мнению, была образчиком нравственности и целомудрия, и он был у неё первым. Остальных девушек он осуждал якобы за их безнравственность и распутство, на самом же деле красавицы были ему не доступны, и «виноград» был кисел. Впрочем, из таких вот мужчин порою получаются верные мужья и многодетные отцы, потому что, кроме своих жён, они по большому счёту никому не нужны.
Выйдя от старичка, я был крайне удивлён тому, что такое унылое недоразумение как Угги стал аж министром Счастья. Я ни разу не видел его даже улыбающимся, не то что счастливым. Я понял, что его кабинет находится в самом конце коридора, за большой и помпезной дверью, и зашагал прямо к нему. Проходя мимо различных дверей, я читал золочёные таблички типа «Отдел религиозного счастья», «Отдел счастья в браке», «Отдел счастья в творчестве», «Отдел счастья от выполненного долга», «Отдел счастья в трезвости», «Отдел счастья от уплаченной кармы» и многие другие. Старик, очевидно, заведовал отделом счастья от пользы обществу, поэтому презирал бесполезных, и тем более гордых своей бесполезностью людей. Подходя к двери министра счастья, я был сильно взвинчен и зол. Я даже боялся, что не смогу удержаться и тресну пару раз Угги, чтобы тот не задавался и не кичился своей министерской праведностью.
Наконец, я громко предварительно постучал и вошёл в дверь. Угги сидел за столом с видом языческого бога, торжественно встречающего грешника на том свете. Его вид говорил о том, что грешнику полная хана, и никакой пощады не будет! За прошедшие годы он стал ещё отвратительнее, чем раньше, а красная волчанка распространилась с его пальцев на ладони рук, сделав их кроваво-красными, словно он только что перерезал целый неприятельский батальон. Увидев меня, он поначалу сделал вид, что обрадовался, распустив губы в искусственной и притворной улыбке. От этого его и без того маленькие глазки сузились ещё больше, и обнажились кривые, жёлтого цвета зубы.
В его кабинете пахло ещё противнее, чем в кабинете у старика, и я ощутил даже приступ тошноты. Видя, что я зол и не улыбаюсь ему в ответ, Угги сбросил свою мерзкую улыбочку с лица и застучал по столу кроваво-красными пальцами.
– Велихандро, – сказал он, – ты отлично выглядишь! – Всё так же молод, красив, обаятелен, нравишься женщинам… Ведь нравишься, не так ли?
– В отличие от некоторых, – ответил я с дерзкой ухмылкой, от которой Угги сразу сник.
– Всё такой же грубый и дерзкий! – усмехнулся он в ответ. – Ну и зачем пожаловал в наши края? Что, счастья не хватает? – Он сразу же стал
