уголовно-процессуальные отношения постольку, поскольку они не противоречат Конституции РФ и федеральным законам; 7) другие подзаконные нормативные акты, играющие вспомогательную роль в регламентации некоторых аспектов уголовного судопроизводства, правом на принятие которых обладает, кроме Правительства РФ, ограниченный круг субъектов – МВД России, ФСБ России, Министерство юстиции РФ; 8) постановления и определения Конституционного Суда РФ (вариант – только постановления); 9) постановления Пленума Верховного Суда РФ; 10) постановления Европейского суда по правам человека; 11) публикуемые для всеобщего сведения в «Бюллетене Верховного Суда Российской Федерации» решения Верховного Суда РФ по конкретным делам, которые становятся образцом разрешения правовых вопросов, на который ориентируются другие судьи, предопределяя, таким образом, направление всей судебной практики; 12) указания Генерального прокурора РФ по вопросам предварительного следствия и дознания, не требующие законодательного регулирования; 13) акты об амнистии.
Однако признаваемая доктриной множественность источников уголовного и уголовно-процессуального права не влияет, как думается, на вывод о том, что объективация взаимосвязи этих отраслей происходит в текстах УК РФ и УПК РФ. Безусловно, объективно взаимосвязь двух отраслей проявляется не только на уровне УК и УПК, но и на конституционно-правовом, и на международно-правовом уровнях286. Но в рамках настоящего параграфа заявлена только языковая форма объективации взаимосвязи уголовного и уголовно-процессуального права. Поэтому в нем анализируются лишь сопоставимые явления – язык двух национальных кодифицированных нормативных правовых актов287, специально предназначенных для регулирования соответствующей каждому из них группы общественных отношений, содержащих полноценные уголовно-правовые и уголовно-процессуальные нормы.
1.3.2. Общая теория языка и стиля уголовного и уголовно-процессуального закона
Сейчас общепризнанно, что конечный продукт законотворчества – текст закона, как и любого нормативного правового акта, должен представлять собой единство плана содержания и плана выражения288. Бесспорно также, что в этом взаимодействии ведущая, определяющая роль принадлежит содержанию, то есть содержание законодательных предписаний является первичным. Однако при общей известности, что закон имеет письменную форму, немногие представители юриспруденции четко обозначают эту форму как языковую. Ученые-юристы, даже если и признают существование языка закона как самостоятельного феномена, то рассматривают его преимущественно в качестве компонента (варианты: элемента, средства, области) законодательной (варианты: законотворческой, правотворческой, юридической) техники289.
Между тем многоаспектная постановка проблемы диалектики содержания и формы в праве в комплексе с проблемой законодательной стилистики, осуществленная теоретиком права А.
