как женщина, – поддержал меня Леонардо. – Незабываемая и восхитительная, – и произнес, глядя узкими, с профессиональным прищуром, глазами на меня, – Ты восхитительно выглядишь, Катерина.
– Может быть, пойдем? – улыбка заиграли на моем лице в благодарность за его слова.
– Да, конечно, – кивнул художник головой и сделал красивый жест рукой, указывая направление.
– Ты уладила все дела в Париже? – спросил он, шагая по горячему асфальту уже несколько минут.
– Большую часть, – произнесла я, медленно шагая следом за ним.
– Надеюсь, тебе здесь понравится, – улыбнулся он мне еще раз и посмотрел внимательно.
– Не сомневаюсь, – ответила я улыбкой на его улыбку.
– Рад, что ты согласилась на мое предложение, – продолжал Леонардо свой диалог, не заметив, что я с трудом могу сосредоточиться на его словах. – Нам будет гораздо интереснее и веселее вдвоем, – похлопал он меня по руке.
– Как ваши работы? – пришлось бросить мне фразу, для поддержания светской беседы.
– Так себе. Думаю, муза еще не пришла.
Я улыбнулась, хотя понимала, что это совсем не будет на пользу делу.
– Выставка уже запланирована.
– Да, на конец августа. Я помню, – кивнул Леонардо головой в подтверждение. – Только не знаю, как быть: картин недостаточно, а рисовать дребедень мне не позволяет совесть.
– Выставите старые работы, – внесла я предложение скорее просто, чтобы что-то сказать.
– Нет, не хочу, – замотал он головой. – Если художник не может создавать ничего нового, значит он уже мертв для искусства.
Я внимательно посмотрела на спутника и тоскливо вздохнула, в душе поселилась печаль от его слов, так как я не писала ничего уже года два. Единственное, для чего брала кисти – это сложить их поудобнее при уборке. Я снова завертела головой, осматривая здания, чтобы перестать волноваться. В последнее время я только и делала, что нервничала и переживала, любой пустяк способен был вызвать слезы. Не просто меланхолия, а глубочайшая депрессия накинула на меня свое покрывало, застилая глаза и не позволяя трезво оценивать вещи, потому то я и решилась уехать из Парижа на лето. Леонардо обещал поселить меня в принадлежавшем ему доме, который пустовал очень много лет, – единственная информация, которую он предоставил, ни его местонахождение, ни фотографий я не видела ранее, поэтому готова была ко всему. Мы сели на катер и поехали.
Леонардо оказался неназойливым попутчиком, позволил хранить молчание, только смотрел на меня и стоял рядом, будто это доставляло ему удовольствие. Я же всю дорогу смотрела на блестевшую золотом воду каналов и невольно восхищалась красотой природы и рукотворной красотой. От созерцания пейзажа в голове все острее возникал вопрос, на который сложно было найти ответ. Что лучше – нерукотворная красота или творение
