видим. А это означает, что если меняется восприятие – то должна меняться и сама вещь. Я надавливаю пальцем на глазное яблоко – и вижу, что вещь, на которую я смотрел, раздвоилась. Если буквально следовать интуитивизму, нужно признать, что надавливание на глаз порождает удвоение реальной вещи. Почему же другой человек в этом случае не видит эту вещь раздвоенной? Почему розовые очки окрашивают видимые вещи в розовый цвет и почему это окрашивание не видят другие? Почему очки корректируют зрение? Все эти вопросы, элементарно разрешимые в рамках репрезентативной теории восприятия, превращаются в неразрешимые загадки с точки зрения интуитивизма. Стоит ли в таком случае отказываться от репрезентативной теории восприятия? Мы полагаем, что не стоит. Как только мы возвращаемся к репрезентативной модели – все встает на свои места. Физиологические и психологические теории восприятия обретают свой истинный смысл, а наука обретает статус «истинного изображения реальности».
Однако остается та самая проблема «преодоления солипсизма и экзистенциального одиночества», попытки решения которой в конечном итоге и породили интуитивизм. Возможно ли какое-то другое конструктивное решение этой проблемы? Если мы принимаем репрезентативную теорию восприятия и признаем, что мы видим не «сами вещи», а лишь субъективные образы вещей в нашем сознании, то, очевидно, преодолеть солипсизм и «экзистенциональное одиночество» возможно лишь постулировав наличие прямого доступа «к самим вещам» на уровне какой-то иной познавательной способности. Помимо восприятия, другой нашей познавательной способностью является мышление. Логично предположить, что если выход к «самим вещам», в силу опосредованности восприятия, не возможен, то он, однако, возможен на уровне интеллектуального постижения этих вещей. Иными словами, вместо формулы интуитивизма: «мы видим сами вещи, но мыслим лишь собственные мысли, производные от восприятий», мы предлагаем формулу: «мы видим не вещи, но образы вещей в нашем приватном чувственном сознании, но мыслим сами вещи в подлиннике».
К такому выводу нас подталкивает и сравнительный анализ гносеологических свойств восприятия и мышления. Особенность восприятия в его приватности, невозможности передать другому в точности содержимое моего чувственного опыта. Только я лично знаю, как выглядит «красное» в моем восприятии, как именно я чувствую боль, музыку, тепло и холод. Только я знаю, что означает быть на чувственном уровне мною. Такая приватность чувственного внутреннего мира, тем не менее, не лишает нас возможности обмениваться мыслями, адекватно понимать друг друга. Это возможно, очевидно, потому, что содержание мысли – смысл – есть инварианта, «чистая информация», содержание которой абсолютно не зависит от набора квалий, посредством которых данная информация представлена в нашем чувственном опыте. Эта инварианта одинакова для всех субъектов восприятия, как бы они ни
