на чистоте выражений, которые употребляют конюхи – в этом смысле Нэт не составлял исключения… Но, как часто повторяла моя мать, скакун должен оставаться джентльменом или леди, как бы слуги себя ни вели.
– Сейчас я покажу вам, как мы встречаем шпионов!
Нэд вскочил и быстро пересек конюшню, чтобы выпустить Шарпа, который разразился возмущенным лаем. Эдит уже бежала к дому.
Когда Нэд отпер дверь, Шарп выскочил наружу.
– Я уже засыпал! Как ты смел меня разбудить? Да я ем незнакомцев на ужин!
Конечно, Шарп склонен к преувеличениям, но его мощный лай производил впечатление.
Нэд запер за собой дверь и умчался в темноту. Довольно скоро, задыхаясь, он вернулся обратно. Позднее я слышал, как он рассказывал остальным парням, что в конце концов потерял незнакомца из виду.
В ту ночь шел сильный дождь. Ветра не было, и капли падали почти вертикально, заполняя водой пустоши и двор конюшни. В середине ночи я услышал, как кто-то звучно шагает по грязи со стороны дома Стрэкера, и почти сразу уловил запах табака Кавендиша. Желтые зубы Стрэкера неизменно сжимали черенок трубки из корня вереска.
Стрэкер тихо отпер дверь и почти беззвучно вошел; с его непромокаемого макинтоша на солому капала вода. Шарп поднял голову, завилял хвостом, но не залаял.
Нэд храпел на своем стуле. После баранины он погрузился в такой глубокий сон, что уронил чашку с водой, и она лежала на полу. Я представлял, как заснувший Нэд сползет на землю и сильно удивится, проснувшись. Однако он спал очень крепко, и даже появление в конюшне тренера его не разбудило. Стрэкер с минуту внимательно за ним наблюдал, а затем повернулся ко мне. Он снова застыл на месте, когда один из парней на сеновале зашевелился, но вскоре я понял, что ни один из них не проснулся, несмотря на грозу.
К моему удивлению – и, должен признать, тревоге, – Стрэкер подошел ко мне без всяких лживых ласк, к которым приберегал при полковнике Россе. В одно мгновение он надел на меня уздечку и вставил удила. Я заржал. Он ударил меня по морде, собрал поводья в левой руке у меня под подбородком, и я прикусил язык. Именно в этот момент мне следовало оказать сопротивление, но воспитание и манеры замедлили мою реакцию. Шарп с тревогой наблюдал за нами со своей соломенной подстилки, он не махал хвостом и внимательно следил за каждым нашим движением.
Стрэкер медленно открыл дверь конюшни и заставил меня выйти на грязь и дождь. Затем он повернулся в сторону пустошей. Когда Шарп поднялся, чтобы последовать за нами, Стрэкер быстро запер дверь. И мы стали уходить все дальше в ночь. Дождь был холодным. Язык ныл. Со стыдом признаюсь: я поджидал подходящего момента, чтобы отомстить.
На тропе Стрэкер нашел черно-красный шелковый галстук незнакомца, подходившего вчера к конюшне. Теперь галстук совершенно промок и пропитался грязью, но Стрэкер поднял его и взял с собой. Он отвел меня примерно на четверть мили от дома в овраг под холмом, с вершины которого при свете дня можно разглядеть соседние пустоши. Там он снял свой макинтош – ветер тут же принялся
