будь у меня здоровый ребенок, пришлось бы нянчиться, на карьеру и развлечения не хватало бы времени. От целителя Семенкова мама, как постоянный клиент получила подарок – машинку для сбривания катышков с шерстяных изделий. Все свободное время она искала причины, почему Ваня родился таким. Когда-то она была секретарем парткома, поиск виноватых для нее – рефлекс. Она то упрекала меня, что Лена простыла на первом месяце беременности, то обнаруживала на моем астральном теле порчу. Я не переносил ее нотаций, но и без нее обходиться тоже не мог. Мы были как пара влюбленных, постоянно выясняющих отношения. В начале каждого разговора мы ладили, в середине чуть не бросались друг на друга с кулаками, в конце или нежно целовали друг друга на прощанье, или мама стояла с трагическим лицом, опустив руки, а я уходил, хлопнув дверью.
Отец принимал жизнь такой, какая она есть. Он души в Ване не чаял. Качал его на руках, играл в кубики, читал вслух книги, сочинял смешные песни. Я все хотел записать эти песни на диктофон, но постоянно забывал. А потом уже и записывать было некого.
После маминой смерти милиция явилась разбираться, умышленное ли было отравление или нет. Мне даже закралась мысль, не подсунул ли отец это масло специально. Мама ведь его пилила бесконечно. Вышло бы идеальное убийство, ну вроде продавщица в аптеке перепутала. А выпила сама, никто не заставлял. Я свидетель. Расспросить папу на этот счет мне не удалось. Он умер от инфаркта на следующий день после допроса у следователя. Откуда вместо касторового масла появилось камфорное, никто разбираться не стал. Дело закрыли, списав все на трагическую случайность.
Мы сидим за круглым столом, молча рассматривая картину.
– Я гулял, и тут трах – автомобильная авария! Я подошел, дяденька не двигается. Не пристегнулся. Всегда надо пристегиваться…
– Про картину давай.
– Она рядом с ним лежала. Я дверцу открыл и взял.
– А тебя никто не видел?
– Не знаю, – задумался Ваня и погрузился в размышления.
И как ему удалось незаметно дотащить картину до дома?.. Может, еще объявится свидетель… А картина-то ерундовая, не хочется из-за нее погореть.
– Папа, а это искусство?
– Что?.. Искусство?.. Трудно сказать… Наверное, не совсем искусство.
– Почему?
– Ну, чтобы картина считалась искусством, надо, чтобы она была… чтобы была… – Я запнулся. Оказывается, не так просто разъяснить то, что кажется очевидным. – Картина должна быть красивой. Вот!
– А разве она не красивая? – удивился Ваня. – Она очень красивая!
Я смотрю на нефтяную Венеру. Сказать, что некрасивая, нельзя… но ведь такие вещи не принято называть красивыми…
– Может, и красивая, не знаю…
– А зачем нужно искусство? – продолжил расспросы Ваня.
– Зачем… Ну… чтобы показать людям то, что ты считаешь красивым. Вот художник увидел красивую женщину, нарисовал ее, и оказалось, ты тоже считаешь ее красивой.
Ваня широко раскрыл
