не все безобидно – фантазии тесно в рамках жанра, и она «просится» в научную методологию. И, естественно, находятся исследователи, готовые выписать ей пропуск.
Главная сложность альтернативистики – выбор события, действительно способного существенно повлиять на дальнейшее развитие истории.
Историк и философ истории Тойнби – фактически зачинатель преобразования альтернативистики из литературного развлечения в направление исторических исследований – начал с вопроса: что если бы Александр Македонский не умер в Вавилоне от лихорадки? Организм великого завоевателя был изрядно изношен пьянством и боевыми походами, но всё же ещё достаточно молод даже по тем временам, так что шансы выжить у него были. А уж после выздоровления он, скорее всего, продолжил бы поход на восток, прерванный на берегу Инда ропотом его воинов: опираясь на ресурсы уже покорённой части Азии, он мог сформировать армию покрепче и побольше той, что уже сокрушила великие по тому времени державы от Нила до Памира. По расчётам Тойнби, если бы Александр Великий прожил ещё пару десятилетий, ныне весь мир был бы одним государством.
В современной отечественной альтернативистике главное направление, понятно, предвоенное. Не только бесчисленные попаданцы в другую историческую эпоху, ведомые десятками авторов, с энтузиазмом объясняют Иосифу Виссарионовичу Джугашвили, как получше распорядиться накопленным за первые пятилетки военным и промышленным потенциалом (в 1920-е годы авторы почти не заглядывают: с задачей создания приемлемо мощного хозяйства с литераторского наскока не справиться). Серьёзные исследователи вроде Алексея Валерьевича Исаева тоже старательно рассматривают возможные альтернативы. Исаев, кстати, пришёл к выводу: заметно изменить ход Приграничного сражения удалось бы разве что в идеальных условиях, четверть века назад описанных Василием Дмитриевичем Звягинцевым в книге «Одиссей покидает Итаку» (первой из цикла, выходящего по сей день) – профессиональный военный, хорошо знакомый с историей вооружения и помнящий в мельчайших подробностях дислокацию и сроки манёвров немецких войск, получает высшую власть в СССР и может распоряжаться по собственному усмотрению, без оглядки на кого бы то ни было.
Жёсткость хода истории вообще поразительна. Скажем, энтузиасты, много лет увлечённо исследующие «мир царя Михаила» (это, пожалуй, второе по популярности направление российской альтернативистики), в большинстве своём пришли к выводу: ход истории мог бы измениться к лучшему (для нашей страны и всего мира – последнее включает невозможность формирования в какой бы то ни было стране власти, сопоставимой по фанатизму и жестокости с немецким национальным социализмом или камбоджийскими красными кхмерами), если бы Николай Александрович Романов отрёкся от престола в пользу младшего брата Михаила не позже середины 1904-го года – позднее даже столь самоотверженный поступок вряд ли мог бы заметно повлиять на закономерности развития событий. Поэтому
