следующий же день, низко кланяясь и бормоча формальные слова формальных же извинений.
Папе Медицинское управление Горного Корпуса прислало – со срочным курьером! – по всей форме выправленное послание с выражением «глубочайшего сожаления за прискорбный инцидент» и надеждой, что мистер Джон Каспер Блэкуотер, M.D., в самом ближайшем будущем вернётся на работу, от которой его так поспешно и нерасчётливо освободили. Разумеется, с достойной компенсацией и предложением офицерского патента (что в Норд-Йорке давало немалые привилегии).
Маме разом пришло аж восемь приглашений на званые обеды. И три письма с предложениями гувернанток для Билли, все – с превосходными рекомендациями.
Лучше и не бывает, мрачно думала Молли, вяло ковыряя вилкой в своём когда-то любимом пироге с говядиной.
Никто не задал ей ни одного вопроса. Вообще – ни одного. Ни даже самого простого: «Где ты пропадала, мисси?!» Не обсуждалась даже выдуманная лордом Спенсером история с «егерями». Никто не упоминал уроков вышивания или шитья. Молли её собственная семья обходила, словно зачумлённую, – все, даже неугомонный братец Билли. Видно было, что ему до смерти хочется вцепиться в старшую сестру с расспросами, но ему это строго-настрого воспрещено.
Все старательно делали вид, что ничего не случилось. Вообще ничего.
И потому над столом висело похоронное молчание. Улыбалась – причём как-то очень искренне и особенно тепло, когда смотрела на Молли, – лишь их верная Фанни.
– Миссис Анна, пудинг сегодня удался, как никогда. Позвольте вам предложить?.. Мистер Джон, мистер Джон, вы ужасно бледны. Вам бифштекса с кровью прибавить?.. Нет-нет, мистер Джон, и слушать ничего не хочу! Вы меня наняли, чтобы я вас хорошо кормила, так что не мешайте мне делать мою работу!
– С-спасибо, Фанни, милочка… – вяло сопротивлялись мама и папа, но та, с невесть откуда явившейся решительностью, властно взяла всё в свои руки.
Мама, бедная бледная мама взирала на Молли с каким-то первобытным ужасом. И ни о чём не спрашивала. Почти даже и не разговаривала, редко покидала спальню, ссылаясь на «сильнейшие мигрени».
Папа глядел беспомощно и растерянно. Молли надеялась, что он, в отличие от мамы, захочет расспросить, поговорить, узнать, что же с ней в точности приключилось, – но папа тоже молчал. Всё, что ему удавалось из себя выдавить: «Как дела в школе?» – при том, что ответ Молли давала сознательно длинный, подробный и чуть ли не восторженный (хотя имевший весьма мало общего с реальностью), всё, как нравилось папе раньше, – он даже не выслушивал, лишь механически кивая и глядя куда-то сквозь неё.
Папа глядел сквозь неё, и в глазах его был ужас. Как и у мамы, хотя ему-то как раз пугаться и не полагалось. Он же папа, большой и сильный, не испугавшийся самого лорда Спенсера!..
Папин ужас – это было тяжелее всего.
И нарушил это отвержение, это отталкивание не кто иной, как братец Билли, – в первую же ночь, которую Молли провела под родным кровом, пришёл
