была для Северьяна только «разогревом». У стены, за перевернутым столом, стояла на коленях и визжала как поросенок растрепанная девица в порванном от лифа до колен платье, с которой, вероятно, все и началось.
– Северьян! – крикнул Черменский с лестницы.
Дравшиеся обернулись. Северьян тут же воспользовался этим – и трое фартовых грохнулись как подкошенные на заплеванный скользкий пол. Владимир бросил в сторону девицы свое пальто, и так изрядно пострадавшее сегодня, и кинулся на выручку другу. Через мгновение они с Северьяном уже стояли спина к спине, и комната потонула в грохоте и воплях.
Все закончилось быстро: вдвоем им ничего не стоило разметать целый взвод противников. Владимир отделался ссадиной на скуле и располосованной ножом – к счастью, поверхностно – левой рукой. У Северьяна все лицо было залито кровью из раны надо лбом, но в объяснение сего факта тут же последовала сентенция:
– Из башки оно завсегда сильней льется, ничего страшного, ерунда… Тикаем, Дмитрич, тут еще наверху дрыхнут, вдруг проснутся?
Они вылетели в открытую дверь. По дороге Северьян успел схватить за руку растрепанную девицу, и та засеменила следом.
– Пальтишко примите, господин, – пропищала она, оказавшись на улице. – Вот, не замызгалося!
– Надевай, – велел Владимир, глядя на Северьяна, рубаха которого превратилась в грязные изодранные ленты, клочьями свисающие с плеч.
Тот молча натянул пальто, посмотрел на рукав.
– Где тебя носило, Дмитрич?
– Совести хватает спрашивать?! – вспылил Черменский. – Это тебя где носило, сукин сын?!
Северьян не ответил, наклонившись и с огромным старанием начав отчищать левый сапог от грязи рукавом пальто. Поняв, что добиваться от друга объяснений сейчас бесполезно, Владимир повернулся к проститутке, которая, матерясь плачущим голосом, пыталась приладить на место полуоторванный кусок лифа.
– От ведь ироды, собачьи дети, христопродавцы, чтоб им на кусту свои … оставить на веки вечные, да куда ж я теперича в таком виде? Рази порядочная девушка так-то по улице гуляет?
– Далеко живешь? – спросил ее Владимир.
– Недалече, здесь, в Размотне.
– Пошли к тебе, нам тоже в таком виде по Москве ходить нельзя. – Порывшись в кармане, Черменский протянул девице рубль, и та округлила глаза:
– Пошто такими деньжищами бросаетесь-то, красавчик? Мы здеся девушки не гордые, двоегривенный – красная цена… А что платье порвали, так то не Северьян, а Ванька Пряник, уж такая, прости господи, паскуда… Уж и дал бы в глаз, коли ему чем не угодили, а пошто же одежу дорогую портить-то?.. За платье пять рублей плочено, а теперя хоть на ветошь его порви…
– Завернись, лахудра, куплю я тебе платье, – хрипло проговорил Северьян, оставив наконец в покое сапог и выпрямившись. – Идем.
«Размотней» именовались переулки за Таганкой, возле староверческого
