сей кроткой девице таились озорство и страсть к приключениям.
– Так согласна или нет? – терял терпение Василий Романович.
– Батюшка, ты столько твердил о Беловодье, что мне с ранних лет туда хочется! – почти счастливо проговорила она. – И я с радостью великой повинуюсь воле твоей и промыслу Божьему.
Князь в тот же час ей икону на целование поднес. Делать тут уж было нечего, Ивашка вынул из-за пазухи индийское полотно.
– Тогда по чувонскому обычаю, – сказал он, отвернувшись, – покрою ее сим покровом. Чтоб более никто не зрел ее образа…
Развернул шуршащую белую ткань, слежавшуюся за долгие годы, и набросил на голову чужой невесты.
Брюс при этом так откровенно и облегченно вздохнул, что все к нему оборотились.
– Дело сделано! – заключил он. – Неси, Иван Арсентьевич, дары жениха!
Поручкались они с Тюфякиным, Ивашка в карету сходил и принес кипу[2] с чернобурками, взятыми из казны, да вручил князю с подобающими словами, но в сторону глядя, словно воровское дело творил.
Василий Романович хоть и был вида монашеского да о вере все толковал, мягкую рухлядь, однако же, принял с интересом, тут же тугую кипу развязал и словно нечто живое на волю выпустил: сжатый мех распрямился, зашевелился, вспух серебристой чернью. А князь стал шкурки осматривать, трясти их да в руках мять – искры по палатам брызнули! Сразу видно, в руках у него бывали уже лисицы да прочие меха и цену им он знает.
– Добро. И я в долгу не останусь. Под приданое подводу готовьте.
– Надобно тебе прошение императрице написать, – уже для порядка посоветовал Брюс. – Чтоб все по правилу было.
Василий Романович напыжился и сделался горделивым и независимым – играла еще в московских боярах вольная кровь!
– Мы сию бабу гулящую не жалуем! И всякое дело творим по своему хотенью да Господнему повелению!
Брюс только того и ждал: за выдачу замуж княжны без высочайшего соизволения ответ держал родитель, а не сваты. Назначили они день, когда невесте готовой в дорогу быть, и поехали на постоялый двор.
– Не знаю, что и думать, Иван Арсентьевич, – говорит граф. – По охоте ли своей или по недоразумению, но ты чуть только сватовство не расстроил. Почто ты про согласие спросил?
– По обычаю полагается, – хмуро проронил капитан.
– А почто про дикие нравы сказал? На шкурах спит, сырое мясо ест…
– Так ведь оно у чувонцев и заведено. Мясо и рыбу сырыми строгают да едят. Зачем же девицу обманывать?
– Откуда ты знаешь?
– Мой прадед, Петр Петрович, был ленским воеводой, так много чего порассказывал…
Брюс несколько успокоился и подобрел, но спросил испытующе:
– На самом-то деле как невеста тебе? Хороша?
Ивашка отвернулся.
– По варвару и Варвара…
Графа это взвеселило, а то раньше капитан думал, он и
Кипа – большой мешок.
