руки.
“Наоми, я страдаю от этой же проблемы, – он закусывает губы, – я бегу от маленьких людей, воображающих себя большими умниками. Середняки, которые не могут удовлетворить свои амбиции из-за отсутствия таланта, опасны. Мерзкими уловками они будут стараться достичь своих целей”. Он смотрит вдаль, как в пустоту, говорит убежденно: “Положение вовсе не статично. И это внушает уверенность, что будут изменения к лучшему”.
Он сам себя обманывает, считает она. Люди раздавлены бесчеловечностью и трудностями жизни. Отцы-основатели, оставившие в молодости отчие дома в диаспоре, лишенные жизненного опыта, отчаянно воюют с пустыней и при этом дичают и отрекаются от еврейской культуры, в которой воспитывались в детстве. Тяжкий труд, недостаточное питание, болезни, отрыв от привычных мест, от семьи бросает их на поиски сексуального удовлетворения, в распущенность. Она это испытала на себе и продолжает испытывать угрозу со стороны тех, кто превращает дикие пустоши в плодородные земли. Коллектив размахивает знаменем сексуальной сдержанности и чистоты, а на деле разврат стал нормой поведения. Во имя мнения большинства, можно растаптывать личность.
“Сыновья все изменят”, – Израиль тяжело, надсадно дышит. Она же снова скрестила руки на груди, видя, как его взгляд снова изучает ее платье.
“У тебя что, боли в груди? Ты страдаешь болезнью сердца?” – спрашивает он.
“Нет”.
Он пытается глубоко вздохнуть, садится на землю, жестом указывает ей сесть рядом. Она снова ловит себя на мысли: насколько я уродлива в сравнении с этим мудрым человеком. Ее тонкая фигура утопает в некрасивом платье не по размеру, аляповато расписанном зелеными листьями и красными цветами по черному со стальным оттенком грубому полотну. Что он о ней подумает?
И, все же, мужчина озаботился ее здоровьем. Она даже не может представить, что за этой внешней мощью скрывается тяжелый порок сердца, смерть может наступить в любой момент. Бороться за право жить он начал в тот страшный день, когда трехлетним ребенком ехал с матерью Гитель в карете по узким улицам еврейского местечка в Польше, и она внезапно упала на него, скончавшись от разрыва сердца.
Автобус тормозит у стоянки. Израиль не двигается с места. Забрав пассажиров, автобус уезжает. Они продолжают говорить об иудаизме и марксизме. Марксизм в его толковании предстает перед ней в новом свете. Не как на языке Меира Яари, Якова Хазана и их подпевал, талдычащем с утра до вечера о классовой борьбе. Иудаизм они считают порождением диаспоры, пережитком прошлого. Израиль видит марксизм, как неотъемлемую часть общего образования каждой личности, но вовсе не властвующую над всеми областями знания.
Он придерживается концепции ушедшего из жизни духовного лидера рабочего движения Берла Кацнельсона: Израиль цитирует его: “Несомненно, сионистские движения должны изучать богатство тысячелетней еврейской мысли и глубоких эмоций еврейского народа”. Глаза ее светятся от слов о духовных сокровищах
