в жизни я не была так откровенна, как перед тобой. У меня такое чувство, что я знаю тебя много лет”.
Печаль проступает на ее лице.
“Наоми, это не последняя наша встреча. Я вернусь”.
Она молит в душе: “забери меня отсюда. Я хочу быть с тобой. Идти по твоим следам, куда бы ты ни шел”.
Ноги ее приросли к земле. Она стоит на шоссе – девочка, которая потеряла сокровище. Она не может освободиться от ощущения, что с этого момента Израиль Розенцвайг навсегда вошел в ее жизнь.
“Мама, мама”, – плач ребенка доносится до нее из дальних далей. Малышка проснулась, встала с травы, тянется руками к матери.
Наоми не сдвигается с места. Кибуцники с опущенными от усталости плечами возвращаются с полей. Смотрят на ребенка, и кто-то говорит с укором: “Ты что, не слышишь, что ребенок плачет?”
Кто-то спрашивает: “Что случилось с девочкой?”
Малышка, захлебываясь слезами, идет по тропинке. С трудом отрывая ноги от земли, Наоми идет за удаляющейся дочкой. В детском садике воспитательница говорит Наоми, что малышка вернулась в таком виде, словно ее избили. Не я избила ее, думает про себя Наоми, это я избита встречей с Израилем.
Из детского сада она направляется на склад одежды. Сердце выскакивает у нее из груди. Впервые, с момента поступления в кибуц, она решила настоять на своем. Три года подряд она носила уродливый желтый свитер, который сама неумело связала, и ни разу не воспользовалась своим правом поменять одежду. Однажды кастелянша примерила на себя ее свитер, и заявила, что нет необходимости его менять. Наоми униженно покинула склад.
“Я не хочу это платье. Лучше пойду голой”.
Кастелянша была удивлена новыми нотками в голосе Наоми.
“Ну, так ходи голой”, – съехидничала она, – “Ты вовсе не должна всегда отличаться от других. Мы купили эту одежду для всех женщин кибуца”.
Какие-то серьезные, еще не вполне осознанные изменения происходят в ней. Впервые в жизни она мягко прикасается ладонями к своему телу, ощущая доселе незнакомый трепет. Голод по любви не дает ей покоя. Внезапно, в полную силу, чувство существования врывается в ее одиночество. Не прошло и недели, как она находит на столе письмо от Израиля Шику с просьбой о встрече и консультации по вопросам генетики растений. Шик вернулся из отпуска, который вновь провел с пожилой одинокой женщиной в друзском селе на горе Кармель. В свое время она была послана в кибуц Мишмар Аэмек ассоциацией садовников – решить проблему выращивания овощей и фруктов. Однажды в их квартиру вошла толстая женщина, демонстративно поставила на стол большой белый кувшин и ушла. Шик ликовал, распустив хвост, как павлин: “Именно такой кувшин был у моих родителей в Варшаве”.
Всё в Наоми перевернулось. Она украла письмо от Израиля, уединилась в укромном уголке, перечитывая его, словно наэлектризованная его почерком. Товарищи замечают, что нечто необычное происходит с ней в последнее
