рассуждает так: во-первых, человек должен стремиться к собственной пользе. В этом мораль и добро. Затем он должен работать на пользу своих детей. И, в-третьих, приносить пользу своей расе.
– А высшее, самое прекрасное и правильное поведение, – добавил я, – когда человек одновременно приносит пользу и себе, и детям, и расе.
– На этом я не настаивал бы, – ответил он, – не вижу ни необходимости, ни здравого смысла. Я отбрасываю расу и детей. Я ничем бы для них не пожертвовал. Это все ерунда и сентиментальность, по крайней мере для того, кто не верит в вечную жизнь. Будь бессмертие, альтруизм я считал бы выгодной сделкой. Я поднял бы свою душу до невероятных высот. Но, не видя ничего вечного, кроме смерти, и получив на краткий срок то брожение дрожжей, которое называют жизнью, я чувствую, что было бы совершенно безнравственно подвергать себя жертвам. Каждая жертва, лишающая меня лишнего биения жизни, – глупость, и не только глупость, но и несправедливость к самому себе, – следовательно, злое дело. Я не должен терять ни одного глотка, ни одного движения, если желаю использовать возможно лучше свое брожение. И вечная тишина, которая надвигается на меня, не будет ни легче, ни тяжелее от того, приносил ли я себя в жертву или проявлял свой эгоизм, пока я ползал на земле.
– Значит, вы индивидуалист и материалист, а следовательно, гедонист[29].
– Громкие слова! – улыбнулся он. – Кстати, что такое гедонист?
Он одобрительно кивнул, выслушав мои объяснения.
– И кроме того, – продолжал я, – вы, значит, такой человек, которому даже в мелочах нельзя доверять, если к ним примешивается эгоистический интерес?
– Наконец-то вы начинаете понимать! – воскликнул он весело.
– Вы человек, совершенно лишенный того, что люди называют моралью?
– Вот именно.
– Человек, которого нужно всегда бояться?
– Совершенно верно.
– Так, как боятся обыкновенно змеи, тигра или акулы?
– Теперь вы знаете меня, – сказал он, – и знаете таким, каким вообще меня знают. Меня и называют Волком.
– Вы чудовище, – смело добавил я. – Калибан, ссылающийся на Сетебоса[30] и действующий по своей прихоти и капризу.
Он нахмурился при этом намеке. Видимо, он не понял, и я догадался, что он не читал поэмы про Калибана.
– Я как раз читаю теперь Браунинга, – признался он. – Это чтение довольно трудно для меня. Прочел я маловато, а уже запутался.
Чтобы не утомлять читателя, скажу только, что я тотчас же достал из его каюты книгу и прочел ему вслух «Калибана». Он был в восторге. Примитивное мышление и упрощенное отношение к вещам были вполне понятны ему. Он неоднократно прерывал меня своими комментариями и критикой. Когда я закончил, он заставил меня прочесть поэму во второй, а затем и в третий раз. Мы увлеклись спором о философии, науке, прогрессе и религии. Он выражался с угловатостью, свойственной самоучке, но с уверенностью
Гедонизм – наслаждение жизнью.
Калибан – чудовище в образе человека, выведенное в трагедии Шекспира «Буря» и в поэме английского поэта Роберта Браунинга, где Калибан противопоставлен светлому духу – Сетебосу.
