рынка.
Я протискивалась сквозь толпу, невольно вспоминая времена, еще до угрозы новой революции, когда город не был таким многолюдным, а на рынке, среди запахов копченого мяса, кожи, мыла и масла, велась обычная торговля. Эти ароматы разносились и сейчас, но теперь к ним примешивался запах немытых тел и отчаяния, поскольку рынок превратился в убежище для изгнанников, несчастных из класса слуг, которых выгнали из дому, когда торговые пути перерезали силы повстанцев. Когда те, кому они служили, больше не могли держать их.
Они заполонили наш город, надеясь на еду, воду и медицинскую помощь.
Однако мы едва могли их вместить.
Монотонный голос, доносившийся из громкоговорителей над нашими головами, был так хорошо знаком, что я бы его не заметила, если б фраза, которую он произнес, поразительно не совпала с моими мыслями: «ВСЕ НЕЗАРЕГИСТРИРОВАННЫЕ БЕЖЕНЦЫ ОБЯЗАНЫ ЯВИТЬСЯ В АДМИНИСТРАТИВНОЕ ЗДАНИЕ КАПИТОЛИЯ».
Я вцепилась в ремень, опустила голову и начала пробираться вперед.
Когда я, наконец, вырвалась из толпы, Арон уже стоял на площади перед фонтаном, ожидая меня. Для него это всегда было соревнование.
– Все равно, – пробормотала я, не в силах сдержать улыбку, и протянула ему свою сумку. – Я не стану этого говорить.
Он без возражений взял мой тяжелый груз и тоже улыбнулся.
– Отлично, Чарли. Тогда скажу я: я выиграл.
С этими словами он полез в собственный рюкзак, висевший у него на плече. В фонтане за нашими спинами мелодично журчала вода.
– Вот, – сказал он и протянул мне сложенный отрез мягкой черной ткани. – Я тебе кое-что принес. Это шелк.
Мои пальцы сомкнулись вокруг гладкого материала, и я ахнула. Ничего подобного мне раньше не доводилось трогать. «Шелк», – мысленно повторила я. Слово было знакомое, но прежде я никогда не касалась этой ткани. Я сжала ее в руке, поглаживая кончиками пальцев, восхищаясь тем, что она была почти прозрачной, но от нее отражался солнечный свет. Повернувшись к Арону, я тихо сказала:
– Это слишком, – и попыталась вернуть ему ткань.
Усмехнувшись, он отодвинул мою руку.
– Пожалуйста, возьми. Отец собирался выкинуть ее в корзину с лоскутами. Ты маленькая и сможешь сшить себе из нее платье или что-нибудь еще.
Я взглянула на свои изношенные черные ботинки и блеклое серое платье из хлопка, простое и свободное, как мешок. Я попыталась представить, как это – чувствовать такую ткань на своей коже; как вода, подумалось мне, прохладная и скользкая.
Появилась Бруклин и бросила свою сумку к ногам Арона. Как обычно, она не стала говорить «Доброе утро» или «Не мог бы ты мне помочь», но Арон все равно поднял ее сумку.
В Ароне, в отличие от его отца, не было ничего недоброго. Или «глупого», как сказала бы я о старшем Грейсоне. Или грубого. Ленивого. Все неприглядные черты, которыми обладал отец, благополучно миновали его сына.
– Ну? А мне ты ничего не принес? – Она оттопырила полную нижнюю губу,
