с мощными винтовками, из которых заряжены были только четыре. Идея заключается в том, что никто из этой пятерки никогда не будет знать наверняка, что именно его пуля лишила жизни человека, и делается это на случай, если вдруг его потом начнет мучить совесть за содеянное. Чушь несусветная! Желающих всадить человеку пулю прямо в сердце всегда хватало с избытком, и недостатка в добровольцах никогда не наблюдалось.
Как бы то ни было, тюремный жаргон известен своей точностью и образностью, и со временем за расстрельной комнатой закрепилось ее нынешнее прозвище. Рассказывают, что раньше вентиляционный клапан нарочно не закрывали, чтобы треск выстрелов разносился по тюрьме эхом. Когда из соображений гуманизма мы перешли на казнь с помощью смертельной инъекции, места для нее потребовалось меньше. Отсек с камерами смертников перестроили, и кое-где возвели новые стены. Говорят, теперь Чистилище занимает часть того самого помещения, где раньше осужденных на казнь усаживали на стул для расстрела.
Меня еще раз обыскивают и пропускают в камеру к Линку. Он один и сидит на складном стуле, придвинутом к стене из шлакобетона. Свет приглушен. Линк не сводит глаз с маленькой телевизионной панели на стене и, похоже, не замечает моего появления. Он смотрит свой любимый фильм «Крестный отец» с выключенным звуком. Он видел его тысячу раз и уже давно пытается во всем подражать персонажу Марлона Брандо. У него такой же скрипучий болезненный голос, что он объясняет курением. Стиснутые челюсти. Нарочито медленные движения. Отстраненность. Полное отсутствие эмоций.
Процедура казни в нашем штате предусматривает удивительное правило: смертник имеет право умереть в одежде по своему выбору. Это смехотворно, потому что после десяти, пятнадцати, а то и двадцати лет в тюрьме у заключенных, по сути, нет никакого гардероба. Всю их одежду составляют казенные комбинезоны, может, пара потертых брюк цвета хаки и футболка для встречи с посетителями, сандалии и теплые носки на зиму. У Линка, однако, есть деньги, и он хочет, чтобы его похоронили во всем черном. Он одет в черную льняную рубашку с длинными рукавами, манжеты причем застегнуты на пуговицы, еще на нем черные джинсы, черные носки и черные кроссовки. Это не так стильно, как ему кажется, но кому в такой момент дело до моды?
Наконец он произносит:
– Я рассчитывал, что ты меня вытащишь.
– Я никогда не обещал этого, Линк. Даже оформил это в письменном виде.
– Но я же столько заплатил тебе.
– Щедрый гонорар не гарантирует благоприятного исхода. Об этом тоже имеется письменное предупреждение.
– Адвокаты… – с презрением цедит он, и мне это не нравится.
Я ни на минуту не забывал об участи, постигшей моего предшественника. Линк медленно подается вперед и встает. Ему сейчас пятьдесят, и время, проведенное в камере смертников, практически не отразилось на его внешности. Но он быстро стареет, хотя я и сомневаюсь, что человека, знающего точную дату своей смерти, сильно волнует появление новых
