не имею против усыновления детей гей-парами. Но Гвинет я не выносил на дух. И оказался прав. Вскоре после этого они расстались, причем с жутким скандалом, чем я безмерно наслаждался, наблюдая со стороны.
Мы оба тяготимся обществом друг друга. Приносят напитки, и мы даже не чокаемся со словами «Твое здоровье!». Пустая трата времени. Мы хотим выпить как можно скорее.
– Моя мать приезжает в Город на будущие выходные и хотела бы повидать Старчера. Как-никак он ее единственный внук, – сообщаю я ужасную новость.
– Мне это известно, – огрызается она. – Эти выходные – твои. Можешь делать все, что угодно.
– Это так, но у тебя есть талант все усложнять. Я просто не хочу никаких проблем, вот и все.
– Твоя мать и есть настоящая проблема.
С этим трудно не согласиться, и я обреченно киваю. Сказать, что Джудит и моя мать возненавидели друг друга с первого взгляда, значит не сказать ничего. Причем ненависть была настолько сильной, что мать обещала вычеркнуть меня из завещания, если я женюсь на Джудит. В то время меня уже начинали одолевать серьезные сомнения насчет наших отношений и будущего, но эта угроза стала последней каплей. Хотя я и желаю матери прожить до ста лет, но ее состояние для меня – вопрос отнюдь не тривиальный. Парню с моими доходами нужна мечта. Все дело в том, что мать часто использует завещание как инструмент шантажа детей. Моя сестра вышла замуж за республиканца и была вычеркнута из завещания. Два года спустя республиканец, который на самом деле оказался хорошим парнем, стал отцом самой чудесной внучки на свете. Так что теперь моя сестра опять фигурирует в завещании, во всяком случае, мы так думаем.
Как бы то ни было, я уже собирался порвать с Джудит, когда она сообщила убийственную новость о своей беременности. Я полагал, что отцом являлся я, хотя и не решился задать столь провокационный вопрос. Позже я узнал жестокую правду о том, что она уже встречалась с Гвинет. Это был настоящий удар под дых, по-другому и не скажешь. Наверное, по каким-то признакам можно было догадаться, что моя возлюбленная – лесбиянка, однако я ничего такого не замечал.
Мы поженились. Мама сказала, что изменила завещание и я не получу ни цента. Мы с горем пополам прожили вместе пять несчастных месяцев, потом еще пятнадцать просто числились супругами, после чего расстались, чтобы не тронуться умом окончательно и бесповоротно. Старчер появился на свет в самый разгар нашей войны и с рождения стал боевой потерей, а мы с его матерью по-прежнему продолжаем вести прицельный огонь друг по другу. Ритуал ежемесячной встречи в баре – вынужденное проявление цивилизованности.
Полагаю, дорогая мама снова включила меня в завещание.
– И чем мамуля намеревается заняться с моим ребенком? – спрашивает она.
Она никогда не называет его «нашим» ребенком. Она никогда не могла удержаться от мелких колкостей и дешевых приемов, больше приличествующих студентам. Она бьет по больному месту, но делает это неумно. Не реагировать почти невозможно, но я научился сдерживаться и просто прикусываю язык.
