кистей. Клапаны бака попыхивали бледным оранжевым дымком, пахло гериатрической Пряностью, или меланжей.
– Если мы решимся идти этим путем, глупость погубит нас, – проговорила четвертая из присутствующих, пока еще только потенциальная союзница. «Принцесса Ирулан, жена – всего лишь официально, – напомнил себе Скитале, – их общего врага». Красавица стояла возле бака с Эдриком. Высокая и белокурая, в великолепном одеянии из голубого китового меха и изысканно подобранной шляпке. В ушах ее поблескивали золотые диски. Держалась она с надменностью, как и подобает высшей знати, но сосредоточенная безмятежность ее свидетельствовала о самоконтроле, воспитанном Бене Гессерит.
От языковых и физиогномических нюансов мысли Скитале перешли к другим тонкостям – к месту, где они находились. Купол окружали холмы, покрытые подтаявшим снегом, в синих влажных лужах отражались лучи небольшого голубого солнца, медленно ползущего по меридиану.
Почему именно здесь? – раздумывал Скитале. Бене Гессерит ничего не делали случайно. Например, прозрачный купол выбран потому, что всякое замкнутое помещение могло бы вызвать у гильдиера нервозность. Подверженность Гильд-навигаторов клаустрофобии на любой планете объяснялась привычкой к просторам открытого космоса, в котором они обитали от самого рождения.
Но сооружать такое здание только для удобства Эдрика… впрочем, этот жест словно подчеркивал слабость Гильдии.
Так что же здесь, думал Скитале, припасено для меня?
– А вам, Скитале, разве нечего сказать? – удивилась Преподобная Мать.
– Вы хотите втянуть и меня в эту дурацкую болтовню? – спросил Скитале. – Отлично. Мы имеем дело с мессией… потенциальным. На такого не нападешь в лоб. Мученическая кончина его будет нашим поражением.
Взоры собравшихся были обращены на него.
– Вы видите опасность лишь в этом? – требовательно скрипучим голосом произнесла Преподобная Мать.
Скитале пожал плечами. Для этой встречи он выбрал простодушную круглую физиономию, жизнерадостную, с выпяченными губами, и пухлое тело. Внимательно приглядевшись ко всем остальным, он понял, что инстинктивно выбрал идеальное обличье. Только он один из присутствующих был способен изменять черты лица и телосложение. Человек-хамелеон, лицедел. Облик этот как бы позволял остальным относиться к нему свысока.
– Ну? – настаивала Преподобная Мать.
– Считайте, что молчание доставляло мне удовольствие, – произнес Скитале. – Оно лучше пустой перепалки.
Преподобная Мать откинулась назад; Скитале заметил, что она заново оценивает его. Все присутствующие глубочайшим образом были тренированы в прана и бинду, все умели управлять мышцами и нервами своего тела в недостижимой для простых людей мере. Но контроль лицедела Скитале над своим телом в такой же мере превосходил возможности собравшихся; к этому добавлялось особое симпатическое умение, глубокое
