звуки? – обратился он к нам, и не подумав представиться. – Где это видано, чтобы ступеньки стонали и пищали на каждом шагу? Разве не для того они сделаны, чтобы по ним ходить?
– Именно для этого, – согласился с ним Пуаро.
– Что? – переспросил гигант. Зачем, я не понял, ведь ему уже ответили. – Говорю вам, лестницы теперь уже не те. Перевелись настоящие строители.
Пуаро вежливо улыбнулся и, взяв меня за руку, увлек в сторону, где зашептал:
– Это его аппетит виноват в том, что под ним стонет лестница. Но он адвокат – так что я на ее месте обратился бы к нему за юридической консультацией. – И только когда он улыбнулся еще раз, я понял, что это была шутка.
Я прошел за ним в помещение, вероятно служившее гостиной, – просторную комнату с камином, расположенным у самой двери. Огонь в нем не горел, так что внутри было еще холоднее, чем в холле. В длину комната оказалась больше, чем в ширину, и это особенно подчеркивали кресла, которые выстроились неровным рядом вдоль одной стены, а у другой сбились в кучу. Из-за них помещение производило впечатление не только чрезмерно вытянутого, но и несимметричного. Французские окна в дальнем конце выходили в сад. Шторы еще не задернули, хотя снаружи стало уже совсем темно – в Клонакилти, как я заметил, темнота была гуще, чем в Лондоне в то же время суток.
Пуаро закрыл дверь. Наконец-то я смог разглядеть моего старого друга внимательно. Он располнел и как будто еще больше отпустил усы, – по крайней мере, при взгляде с другого конца комнаты мне показалось, что они топорщатся сильнее, чем раньше. Но, когда он подошел ближе, я решил, что нет – он такой же, каким и был; это мое воображение уменьшило его до более приемлемых размеров за то время, пока мы с ним не виделись.
– Какое это удовольствие – видеть вас снова, mon ami! Я едва поверил своим ушам, когда леди Плейфорд сказала мне, что вы тоже в числе приглашенных.
Он говорил так искренне, что я невольно испытал угрызения совести: мои чувства, вызванные встречей с ним, были далеко не столь однозначны. Однако его хорошее настроение ободрило меня, и мне стало легче от того, что он во мне, кажется, не разочарован. В присутствии Пуаро кто угодно может почувствовать себя неудовлетворительным образчиком человеческой породы.
– Вы узнали, что я буду здесь, только когда приехали? – спросил я.
– Non[4]. И потому я сразу хочу задать вам вопрос, Кэтчпул. Почему вы здесь?
– Вероятно, потому же, что и вы. Я получил письмо от Этелинды Плейфорд. Не каждый день человека приглашают погостить в доме известной писательницы. В детстве я прочел пару ее книг, и…
– Нет, нет. Вы меня не поняли. Конечно, меня тоже пригласили – хотя я не читал в детстве ее книг. Кстати, прошу вас, ей об этом ни слова. Но я о другом – зачем леди Плейфорд нас пригласила, меня и вас? Сначала я решил, что она пригласила Эркюля Пуаро потому, что он тоже самый крупный авторитет в своей сфере, как и она – в своей. Теперь я понимаю,
Нет (
