овым манерам и даже одевают в любимую одежду от Джека Вольфскина. С прагматической точки зрения это изумительно. Но меня коробит эстетически, когда в такой степени клонируются люди по их социальной роли».
«Маргинальная культура Германии воистину прекрасна. Все эти “непророки” в своем отечестве – антропософы, анархисты. Просто не желающие быть признанными талантливые люди. Вечные студенты, бывшие профессора, дворянские дети, вундеркинды и гениальные иностранцы смешанного до запутанности происхождения. Поэты, музыканты, режиссеры, киношники. Иноземцы в своем отечестве».
«В Германии, где сращение города и деревни в пользу деревни считают великим достижением, мало кто знает, что большинство россиян, живущих среди океана природы, скучились в экологически мертвых городах. Это для европейца то же, что сидеть на мешке с апельсинами и питаться супом из окурков».
«Правда, через музыку, литературу и вообще благодаря шаманской памяти у немцев сформировалась ностальгия по этому типу еды, т. е. способность принять его. Она выразилась в современном культе “биопродуктов”. Ему же косвенно способствовал и еврейский пуризм, то есть принцип очищения и разделения пищи. Современные немецкие приверженцы биопитания пытаются восстановить первичное многообразие всего, что растет на этой земле, т. е. разнообразие географическое, ибо что растет на Рейне, не растет на Мозеле, не говоря о далеких землях».
«Я видел, как тебя удивило, что официант в кафе отказался положить в стакан с водой вторую дольку лимона – как ты попросил его. А это не только плохой немецкий сервис. Это принцип. Человек не может желать того, что нельзя стандартизировать. Это желание асоциально».
«Творческий стимул – это вовсе не раздутое эго. Это тот минимум личной ориентации в мире, который требуется человеку для самоопределения. Но свойство творческой энергии таково, что ее невозможно направить в специальное, полезное, например, русло. Поскольку любое творчество предполагает в первую очередь верность себе, а уж потом чему-то другому».
«В Германии у каждого поколения есть свои имена. Сейчас, например, популярно имя Леон, в нем закодирована некая открытость на романский юго-запад с его культом хорошей еды и мягким климатом. Девушку лет двадцати нередко зовут Сара или Надя – это взгляд на восток Европы под влиянием “ветра перемен” начала 90-х. Мужчин под пятьдесят называют Дитер или Вальтер, а женщин – Эльке или Уши (свойское от Ульрика), это отголоски демократичного севера с его эмансипацией, эгалитаризмом и социальностью. В первом послевоенном поколении (тех, кто должен был разгребать разруху) мальчиков часто называли Карл-Хайнц или – в регионах южнее Кельна – Йозеф, имя, распространенное именно в католических семьях».
«Главный критерий вкуса в традиционной немецкой кухне – это “Госпожа Хрустящесть” во всем ее многообразии. То есть без пива эта еда застрянет в горле, а с пивом надолго заляжет в желудке. Третьего просто не дано».
«В современной Германии профессия писателя, как и любая другая, – это прежде всего ремесло, легитимность которого определяется доходом. Позволить себе писать без оглядки на какой бы то ни было заказ может только подросток или пенсионер. Во всех других случаях такое занятие считается асоциальным – до той поры, пока оно не приносит в казну подоходного налога».
«Вообще, лес для нашего человека – это глобальное отхожее место. Куда можно свалить то, что не нужно, и где оно само как-то исчезнет, растворится. Такая черная дыра. Понимание того, что город – это машина по медленному уничтожению человека, идет очень медленно, речь только о столицах. В остальных городах молодые люди готовы отдать свой “шаманизм” и кудрявые березки за доступ к кубометрам выхлопного газа – лишь бы это была Москва или другой большой и желательно бетонный город».
«При советской власти футбол был на высоте, поскольку была “советская гордость”, то есть сознание своей уникальности (что и было на самом деле). Играли, чтобы, грубо говоря, показать остальному миру “кузькину мать”. Это хоть и деструктивный, но мощный мотиватор. А теперь посмотри на нынешних. У них хорошие гонорары. У них самое большое количество болельщиков. У них лучшие наставники. У них слава. Единственное, чего у них нет – это игры. То есть ни деньги, ни слава в качестве мотива не действуют. Мне вообще кажется, что русский человек ярче всего проявляет себя только в коллективной идее, ради массовой иллюзии. Такой иллюзией-идеей была при совке “кузькина мать”. А теперь никаких идей нет вообще. Есть только тоска по идее, такие фантомные боли».
«Максимальная глубина прошлого у большинства – это советский период. Сережа, Алеша, Юра, Володя, Мария, Зинаида, Наталья – простые и ясные имена людей тех поколений. Героев той страны. Хотя чаще называют просто в честь предков, дедушек и бабушек. Это единственный корень, внятный обывателю. Если вникать в “корни” серьезно, становится просто страшно – насколько безвозвратно и жестоко они были уничтожены. Хотя современное поколение детей мигрантов из Азии часто
