припомнить довольно живо немало эпизодов, но вот они, словно какие-то рассыпанные пазлы, не складываются во что-то цельное. Не знаю, может быть, потому что я еще не сел писать… – говорю я от какого-то дурацкого полуволнения много. И тут невпопад и коряво и с каскадом «как» спрашиваю: – Скажите, а как профессиональный художник, как выпускница училища Серова, как вы к его картинам относитесь? Он мне говорил: однажды он картину за триста тысяч продал.
– Чего, рублей?
– Вроде бы евро!
– Ха! Ну за триста евро, я б еще поверила! Но тысяч – ха!.. Ну как, ну портреты он не умел писать. У него всегда получалось какое-то одно лицо. Какая-то одна девушка с немного разным настроением. А тем более – руки. Руки всегда я ему писала. С цветом он работал так, по наитию… – она читает мне свой маленький, еще, по-видимому, студенческий конспект по теме «цвет».
…Мы разговариваем уже почти час. То ли я не умею спрашивать, утратил свои журналистские навыки, то ли плохо подготовился, то ли она умело от моих вопросов бегает. Она еще больше перепутала мои пазлы. Она говорит много, но… ни о чем. Сперва изредка, а потом и не совсем изредка, о себе. О своей тяжелой жизни, вначале в Париже, теперь – в Питере… Ругает нашего общего знакомого Кристиана Грейнера. О Вовке – мало, только под моим нажимом, и отвечает общими словами. Ничего не рассказывает конкретно. «Доброта», «смелость», «талант». Да так про любого можно сказать… А впрочем, может быть…. Может, мои концы о Вовке только этими тремя узелками и связываются?
Решаюсь на совсем реальный вопрос.
– Скажите, а вот Володя мне весной говорил, что он как бы не бедствует, что и с картин денежка набегает, и с выступлений в клубах, и с… – ну, он кем там еще, как это по-французски, не знаю… юрисконсультом. Это так?
– Ой, да какой юрист?! На пособия он всю жизнь живет! У него там за апатрида пособие, да еще и за болезнь. И копейки всё, поверьте, копейки!.. – Но я никогда не видела его ноющим! – добавляет она, и вновь надевает интеллигентскую маску… Потом говорит фразу, после которой всё становится ясно… точнее – туманно, туманнее не бывает: – Вы знаете, мне всегда нравилось его умение, когда его приглашают в ресторан, так достойно это принимать!
Ирине Фонтэн, действительно, звонят по сотовому. Не так часто, как она предупреждала, но звонят. После одного из звонков она спешит откланяться. Лезет в сумочку за деньгами.
– Ну что вы! – я улыбаюсь широко, как только возможно. – Мы за всё заплатим, и не думайте возражать.
– Ну я хотя бы дам им номер своей дисконтной карты!
Она уходит. Мы любуемся цветами на веранде и кусочком улицы Савушкина с добротными, еще советскими домами. Вокруг – древесная прохлада. За столиком возле нас появляется пара, где молодой мужчина очень настороженно смотрит в меню и о чём-то очень серьезно
