style="font-size:15px;"> – А в монахах давно?
– Год, – сказал он.
– Понятно, – сказал Рахим. – А жена? Дети есть?
– Детей нет, – сказал он. – Жена была, но сплыла. Я ведь в монахи не собирался, просто так получилось.
– А у меня пятеро детей и пятеро внуков, – сказал Рахим. – Медаль можно получать.
– Плодитесь и размножайтесь, – рассмеялся он. – Трудно такую ораву было поднимать?
– Ужас! – сказал Рахим. – Как вспомню, так вздрогну. Я в Сафоново долго служил, заштатный гарнизон под Мурманском, домой прихожу после работы, комнатушка крохотная в офицерском общежитии, старший на голове стоит – йогу изучает, младшие из какой-то ерунды на полу возятся, дочка по компьютеру кино смотрит и по телефону говорит одновременно, а жена посреди этого бедлама с грудничком на руках чуть не плачет. Но ничего – подняли ораву, весело было, дружно.
– А сейчас как? – спросил он.
– И сейчас нормально, – сказал Рахим. – Старший в Симферополе в аэропорту диспетчером работает. Дочка замуж за турка вышла, в Анкаре живут. Младшие по моим стопам пошли, в России, один в армейской авиации, второй на флоте. А самый младший ещё в школе.
– Собираетесь? – спросил он.
– Собираемся, – сказал Рахим. – Редко, конечно, обычно в конце августа. Следующим летом всей большой семьей в гости придём.
По утрам уже было пронзительно холодно, но он не ленился, раздевался донага, бежал босиком по обжигающим каменным плитам, прыгал в бассейн с дождевой водой и стремглав мчался обратно, в домик, нагретый печкой, вытираться насухо. Первое время он честно мерял температуру, температура была в норме, гномик в груди не подавал признаков жизни, он успокоился и больше не спрашивал себя ни о чём.
Брился он каждый день, хотя канон этого не требовал, канон, напротив, настаивал на бороде, он спокойно отверг канон, справедливо полагая, что ежедневное бритье дисциплинирует, а про бороду можно объясниться, что плохо растёт, тем более что она действительно толком и не росла.
Он варил себе кашу, на обед похлёбку из фасоли или гороха, вечером довольствовал хлебом с травяным отваром, если хлеб заканчивался до воскресного прихода послушника, обыкновенными сухарями. Брал долото и рубил ступени к месту будущего алтаря, потом колол дрова для печки, потом приносил в ведре воду, чтобы умываться и готовить пищу. Изредка он спускался по тропинке в село, купить спичек или мыла. Происходящее в мире совсем не интересовало его, но и не вызывало отторжения, поэтому когда Рахим по субботам рассказывал о главных событиях, он обычно слушал внимательно, но никак не комментировал. Эта монотонность и однообразие жизни, так не похожие на всю его предыдущую жизнь, невероятным образом радовали его, может быть, потому, что впереди была цель – конкретная и ясная. Весной надо установить алтарь, к алтарю надо прорубить ступени, чтобы люди могли подняться и молиться. Иногда возникал законный вопрос, зачем людям
