отмахнулась. Было видно, что она очень устала и знакомые обещания ее уже не вдохновляли. Она поднялась к окну, высунулась наполовину и покрутила головой по сторонам. Свидетелей не было, и, сделав последнюю затяжку, Рина метким щелчком стрельнула окурок в одну из стоящих внизу мраморных ваз.
– Ну видом ты хотя бы довольна? – безо всяких надежд спросила она.
– Видом – да! – не задумываясь рассмеялась Наташа.
Смех прозвучал деланно, и Рина лишь скривилась в ответ. Подойдя к Наташе, она опустилась перед ней на колени и зарылась лицом в её широкие брюки.
– Будь молодцом, – прошептала она, крепко сжимая ноги подруги, – Лечись. Не кури. Тебе это вредно.
Ее горячее дыхание проникло свозь тонкую ткань брюк мокрым паром, и Наташа брезгливо поморщилась. Зажав сигарету между тонкими пальцами, она провела рукой по обесцвеченному затылку Рины:
– Иди, уже поздно, я сама со всем разберусь.
В ответ на обнаженной шее дрогнули выпуклые позвонки, и, с трудом сдерживая раздражение, Наташе пришлось повторить свою просьбу:
– Иди. Мне надо отдохнуть.
Оставшись одна, Наташа ещё долго была неподвижна. Неспеша докурила сигарету, зажгла следующую. Бесконечно долгий день, начавшийся в душной городской квартире и проведенный в последних сборах и поездке, подходил к концу, и Наташа наконец могла позволить себе расслабиться.
Она медленно поднялась с кровати и включила центральный свет. Позолоченная лампа в пять плафонов вспыхнула белым светом, и в комнате сразу стало ярко, как на сцене. В таком виде она нравилась Наташе гораздо больше и, обведя оценивающим взглядом полосатые стены, актриса обратилась в никуда:
– Ну что, Эндрю, как тебе наши новые декорации?
В ее поставленном с хрипотцой голосе дрожало иррациональное ожидание, но ответа не последовало, и Наташа с сожалением покачала головой.
За три года, прошедшие с того мгновения, когда злополучный сосуд лопнул в ее голове, Наташа побывала во многих санаториях и успела пережить всю гамму чувств от уверенности в скором выздоровлении до горького принятия своей инвалидности.
В первом санатории она лечилась не жалея сил. Воспоминание о тех болезненных массажах и уколах, расползающихся по всему телу лиловыми пятнами, до сих пор вызывало у нее холодный озноб. Она терпела их, сцепив зубы, не сдаваясь и не жалуясь, потому что верила, что еще немного, и она снова вернется в театр. Инсульт, случившийся солнечным субботним утром в межсезонье, был досадным недоразумением, и надо было только хорошо полечиться, чтобы вернуться в строй. Её память по-прежнему была остра. Ее голос, покорявший критиков и поклонников, слушался свою хозяйку неукоснительно. Совершенный инструмент в руках виртуоза, он, как и раньше, мог одной интонацией вызвать и смех, и слезы, и дрожь, и неземное блаженство.
Оставалось восстановить лишь тело – это непреодолимое препятствие. Сильная женщина, она была беспомощна
