не забывал эту дату, потому что в самом нижнем ящике шкафа, куда он порой заглядывал, хранилась ее метрика. Она лежала в той же картонной коробке, что и тонкая пачка пожелтевших дагерротипов – их-то, собственно, Максим и рассматривал время от времени. На одном из них были запечатлены София, мама и сам Максим, когда ему только исполнилось шесть лет. Спустя всего лишь полгода ему уже нужно было идти в школу. У всех получились самые разные выражения лиц – видимо, особое настроение так стойко владело всеми тремя, что фотографу не составило труда ухватить его. Мама, сидевшая посредине, на высоком стуле с ажурной спинкой и в длинном зеленом платье – на снимке оно вышло серым – хранила на красивом лице спокойную, ясную улыбку, слегка приправленную тревогой: а вдруг дети не выдержат неподвижности и дрогнут, смазав кадр. Хитрая, носатая физиономия Соньки светилась довольством и отчасти злорадством – она никак не могла допустить, чтобы Максим пошел к фотографу вдвоем с мамой, а ее оставили дома, без посещения таинственной полутемной лаборатории, где усатый дядя в черном долго таится за камерой, чтобы наконец выпустить из объектива яркую как Солнце птичку. Максим же, напротив, был раздосадован присутствием сестры и особенно крепко стискивал локоть матери, улыбаясь несколько через силу. В тот момент ему казалось, что день рождения безнадежно испорчен. Но по выходе от фотографа, на бурлящую от толпы Дворцовую, где их поджидал новый приятель мамы с бутылкой сахарной воды, праздничное настроение вернулось к Максиму после первого же глотка. А этот веселый и щедрый человек к тому же сказал: “Славные у тебя детишки, Мавра”, и стало совсем хорошо.
Мама сорвалась с крыши спустя год, в конце апреля.
В тот майский день Сонька примчалась из школы, бросила котомку и тут же убежала на улицу, не слушая призывов старшей сестры. Через два часа явился хмурый посыльный из муниципалитета и молча вручил Дорофее метрику с большим черным штампом “Мертв”. Рядом канцелярским почерком, чернилами была написана дата смерти Софии. А вечером пришел Ефрем и рассказал, что он случайно оказался рядом с местом действия и видел, как бестолковая девчонка съехала вниз, ударилась головой без шапки о парапет лестницы и повредила шею. Встать она не смогла, и гвардейцы в минуту освободили ее от мучений.
– Жалко, что я не успел первым, а то бы метрику-то вытащил, – укорил себя Ефрем. – Эх, пропало дармовое топливо!
– Матушка Смерть с ней, – вздохнула тогда Дорофея. – Она была хорошей девочкой, хоть и своевольной.
Надо было уходить. Скоро вернутся жители ближайших домов, увидят трупы и станут судачить о воровстве, что зацвело в Ориене с началом военной кампании, словно тундра ранним летом. Потом по улицам проедут похоронные отряды, добрые жители покажут им свежих покойников, и служители матери Смерти свезут их к печам. А то и прямо тут же сожгут, если передвижной огонь, разводимый в чугунной бочке, с собой доставят. Кто знает, что взбредет всем этим людям в головы, если они увидят понурого, сидящего на мостовой гражданина.
– Извини, брат, –
