Позже Аня слышала, что Шатрова погибла: она была из первого набора, ее оставили при школе работать со вторым, и после выпуска второго набора Шатрова поехала с ними на фронт. На фронте она вела себя не лучше, чем в школе: по свидетельствам девушек, которыми командовала, обращалась с ними жестоко, придиралась без причины. Вскоре она погибла. После войны те, кто был с ней на фронте, рассказывали, будто пристрелили ее на передовой сами же девчонки [106], и Аня Мулатова считала, что такое вполне могло быть.
Те, кто был на войне, случалось, становились свидетелями подобных историй или слышали о них. Маша Максимова ничуть не удивилась, когда услышала, что лейтенант, который был у них в школе командиром взвода, «противный такой», погиб сразу же по приезде на фронт от пули, которую получил от кого-то из своих. В школе, когда гонял девчат по-пластунски, он мог запросто наступить кому-то сапогом на задницу, приговаривая: «Ниже, ниже прижимайся, на фронте всегда в это место будешь раненная». Вот и получил по заслугам, думала Маша [107].
Не любили подчиненные и старшину Ващенко. Ее считали вредной и грубой и, конечно, частенько не подчинялись ее приказу запевать по дороге в столовую. Когда она вызывала кого-то из девушек по имени и требовала, чтоб та пела, девушка могла сказать, что у нее нет голоса. «Бегом!» – командовала тогда потерявшая терпение Ващенко или устраивала им западню по дороге назад в казарму. Около самого барака, когда от тепла и отдыха отделяли какие-то метры, Ващенко вдруг приказывала девушкам перелезть ров и дальше двигаться ползком. «Встать! Ложись! Ползком!» – сыпались команды. Все были в восторге, когда эти издевательства увидела приехавшая откуда-то комиссар Никифорова и заставила старшину побыть в шкуре подчиненных. Корректная Никифорова при курсантах ругать Ващенко не стала, но, приказав им «Разойдись!», оставила Ващенко и как следует погоняла ее по-пластунски, о чем, конечно, стало сразу же известно всей школе [108].
Кормили в школе отлично, долго они потом вспоминали эту кормежку. Без разносолов, но по 9-й норме, как на фронте. Еды давали в достаточном количестве – и супа, и каши, и хлеба. И мясо было, и масло. Большинство отъедались после голодных лет войны: впервые за очень долгое время увидели масло, колбасу, сыр, сахар и даже настоящий чай. Да и до войны многие жили впроголодь.
Те, кто дежурили на кухне, чисто выскребали то, что оставалось в котлах, и добавляли своему взводу, а нередко и выносили местным женщинам, которые с детьми приходили просить еды – голодали [109]. Находились такие, как Клава Логинова и ее снайперская пара Валя Волохова, кому так хотелось сфотографироваться и послать карточки домой, что и продукты от себя отрывали – денег-то у курсантов никаких не было. Клава и Валя нашли в Подольске фотографа, которому носили сахар и сало в уплату за фотокарточки. Масло тоже пробовали носить, но оно уж очень сильно пачкалось. А сахар, как сказал им фотограф, удобнее было носить комовой.
К. Г. Крохина, интервью автору. Июль 2013 г.
Интервью с М. А. Максимовой. Калуга, сентябрь 2010 г.
См. там же.
См.: Жукова Ю. К. Указ. соч. Интернет-версия.
