иногда подобное случается. Но насколько я знаю, вы не сломались, не опустили руки. Наоборот, через год после ее смерти вы перешли в банк «Универсал», где работали до сих пор. И работали, очевидно, очень хорошо, если сначала вас сделали заместителем заведующего, потом первым заместителем, потом заведующим отделом, потом начальником управления и, наконец, вице-президентом. Насколько я знаю вас даже хотели выдвинуть первым вице-президентом банка. И человек с такими способностями вдруг превращается в опустившегося типа, в ничтожество. Никогда не поверю.
– Не нужно меня оскорблять, – поднял голову Абасов.
– Нужно, – крикнул Дронго, – иначе я не смогу прошибить ваше стоическое равнодушие. Ты решил остаться в этой тюрьме до конца жизни? Или не понимаешь, что твое признание делает из тебя пожизненного заключенного? Хочешь умереть героем в тюрьме? А о своих детях ты подумал? Они всю жизнь будут ходить с клеймом детей убийцы. Ты этого хочешь? Тебе так больше нравится?
Он видел, как били эти слова по несчастному человеку, сидевшему напротив него. Видел, как тот вздрагивает. Но иного выхода он не представлял. Ему было важно вывести из состояния равнодушия Абасова, заставить его начать говорить, выбить из него эту напускную маску равнодушия. Он продолжал кричать, и вдруг Абасов заплакал. Это было так неожиданно и страшно. Он обхватил руками лицо и начал громко плакать. Все его тело сотрясалось от рыданий. Дронго достал носовой платок, протянул своему собеседнику.
– Хватит, – попросил он.
– Уйдите, – простонал Абасов, – я сегодня себя убью. Не нужно мне жить. Я не должен жить...
– И очень глупо поступите. У ваших девочек и так нет матери. Как они будут без отца? Можете себе представить, что скажут в Баку? Дети человека, которого убили в тюрьме. Никто не поверит, что вы сами себя убили...
Он нарочно говорил эти безжалостные слова, чтобы образумить Абасова и через боль вывести его на возможные откровения.
– Что мне делать? – спросил наконец Абасов убирая руки. Он вытер лицо, было заметно, как он волнуется.
– Сначала успокоиться, – посоветовал Дронго, – выбросить из головы глупую мысль о самоубийстве. Затем осознать, что ничего не потеряно. И наконец, помочь мне найти возможные мотивы убийства, чтобы как-то облегчить вашу участь. Это вы убили Паушкина?
– Да, конечно, я. На глазах у свидетелей.
– Про свидетелей мы еще успеем поговорить. Первый вопрос. Где вы взяли нож?
– Не знаю. Следователь написал, что это я принес с собой охотничий нож. И я подписал свое признание. Но это был не мой нож.
– Уже интересно. Тогда чей?
– Не знаю.
– Как это, не знаете. Вы вошли в номер и нож был там?
– Да, лежал на столе. Я сразу обратил на него внимание.
– Тогда получается, что нож принес Паушкин?
– Возможно, это был его нож. Но я подписал признание, что это был мой нож.
– Понятно. Теперь второй вопрос. Как вы узнали,
