на мокрую траву, машинально продолжая сжимать в ладонях рукоять меча. Если бы сейчас на него напала даже кошка – он не смог бы оказать достойного сопротивления. Но то ли демоны привыкли действовать преимущественно в темноте, то ли просто насытились и устали – вокруг было по-прежнему спокойно. И эта тишина говорила не только об отсутствии ночных тварей. Она говорила об отсутствии людей. По крайней мере, живых.
Ларго заставил себя поднять внезапно ставшую очень тяжелой голову и огляделся. Вокруг вповалку лежали гвардейцы и пехотинцы – с раздробленной грудью, разорванным горлом, вспоротым животом, растерзанным лицом… Ларго скривился, словно от боли, и перевел взгляд дальше. От лагеря придворных остались лишь выжженная трава, дымящаяся под каплями дождя, да обгорелые черные кучи, от которых тянуло тошнотворным запахом паленого мяса. Юноша поспешил отвернуться – и увидел короля, хмуро взиравшего на картину разгрома. Сердце Ларго сжалось от нелепой радости, что не он один пережил эту ужасную ночь. Встав на непослушные ноги, юноша заковылял к Конану. И тут Ларго с изумлением узрел еще одну фигуру, бредущую к своему королю. Это был пехотный офицер Чепозус – окровавленный, встрепанный, помятый, но в выпученных глазах которого по-прежнему светилось чувство собственного достоинства. Только оно удержало Ларго от того, чтобы броситься храброму Чепозусу на шею.
– Посмотрите, нет ли здесь раненых, – коротко бросил Конан своим уцелевшим подданным. Ларго даже слегка обиделся – он считал, что король испытает ту же радость, увидев его персону, какую почувствовал сам юноша. Но, взглянув в мрачное лицо киммерийца, Ларго понял, что для короля, потерявшего за одну ночь добрую половину своих придворных и полсотни воинов, спасенная жизнь какого-то гвардейца уже имеет мало значения.
Ларго медленно пошел по бывшему лагерю, принуждая себя вглядываться в окровавленные и изуродованные лица в поисках проявлений жизни. Но все было напрасно – демоны не оставили в живых никого. На краю лагеря Ларго увидел музыканта, чье пение он слушал, казалось, тысячу лет назад. Его бледное лицо было искажено от ужаса, а разбитая в щепки лютня валялась рядом – видимо, музыкант, не имевший другого оружия, пытался защититься с помощью своей верной спутницы. Ларго стиснул зубы и, наклонившись, укрыл труп музыканта разорванным плащом.
Почувствовав, что сыт зрелищем смерти до конца своих дней, Ларго вернулся к своим спутникам. Чепозус перевязывал какими-то тряпицами многочисленные раны Конана, стойко выносившего прикосновения неумелых рук офицера к поврежденным местам. Ларго содрал задубевшую от крови и разодранную до предела куртку и с некоторым удивлением обнаружил, что весь покрыт царапинами – от незначительных до достаточно глубоких и сильно кровоточивших. Кое-как перевязав наиболее серьезные из них, Ларго насладился зрелищем перевязки славного Чепозуса, с ранами которого Конан обращался весьма бесцеремонно.
– Тебя как зовут, парень? – неожид
