речь, черт возьми! Это мое право! И мое право, если она окажется слишком крива, прикончить жизнь суицидом, принять самоэвтаназию, или как еще это там называется.
Доктор обернулся и, не одевая очки, сощурившись посмотрел на Тома.
– После вчерашней операции ваше состояние ухудшилось, паралич идет к голове, к рукам. Вы сами в этом виноваты; эта ваша невоздержанность, разболтанность; и я молю Бога, чтобы дело не стало совсем плохо, когда вы будете как… как истукан.
По лицу Тома заходили мускулы от таких известий, в голове его погасла та последняя лампочка, что хоть немного давала свет, когда он испытывал отчаяние.
Зато загорелось табло с надписью: «Конец».
– Спасибо. Лечебница.
Ночью Том учинил себе незапланированный пикник.
Так и осталось неразгаданным, где он раздобыл спиртное, но тот факт, что заполночь он выполз из своего номера в стельку пьян, горланя несуразные американские песни времен вьетнамской кампании, по-пластунски ползая по коридору и пугая санитарок, никто не смог опровергнуть.
Его усмирили только около двух, не без мужского вмешательства; еще выхрипывающему остатки боевых гимнов, ему вкололи снотворное, прикрутили по грудь к деревянной доске жгутами, а сверху, должно быть для красоты, наложили еще бинты.
Доска была навроде гладильной, только шире, она как раз пришлась по размеру плеч Тома; в длину она была несколько просторнее, и потому за его головой ее было еще около трети метра.
Доску с Томом, все это вместе, пристроили на колесное устройство, чтоб с утра перевезти его в другую палату, и, убедившись, что он заснул, оставили, наконец, в покое.
Проснувшись утром, Том не стал долго раздумывать. Его нынешнее положение, плюс похмелье, незаживающая рана в душе, – все это не вызывало у него ни малейшего сомнения в отношении задуманного.
Он ухватился за стул и при его помощи подкатил себя к окну. С замками не было долгой возни – один из них Том вовсе вырвал с корнем, распахнул окно. Давно забытой улицей повеяло снаружи; проформалиненный воздух не стал себя долго уговаривать и быстро улетучился на волю. То же проделал и Том: ухватившись руками за рамы, он сорвал себя с колесного устройства, протолкнул себя в проем и, притиснутый жгутами к доске, ухнул вниз.
Но ужасное падение не состоялось. То есть оно, конечно, было, но какое-то неполноценное: не успел Том начать счет до пяти, когда произошло трескучее приземление. А со стороны это смотрелось так: распахнулись больничные окна на втором этаже, и некое мраморное изваяние свалилось прямо на прямоугольники прилавков, с которых женщины преклонных лет торговали цветами.
Поднялся переполох.
– Ух ты, черт! – закричал Том, оказавшись среди цветов. – Пять этажей, и так быстро? Или это уже похороны?
Он покрутил головой и заметил распахнутое окно на втором этаже.
– Ну, Лечебница! Что вы орете, люди? Вы
