style="font-size:15px;"> Монах застонал и затих. Леший восхищался им. Он понимал, что исповедник не поддастся боли, убеждениям и мольбам. Монах был сделан из того теста, из которого сделаны мученики. Леший старался извлекать выгоду из всего, поэтому решил, что его ждет немало вкусных обедов в разных монастырях в обмен на рассказ о смерти этого святого.
Хугин развязал первый мешок. В нем оказался белый порошок. Он взял щепотку и посыпал им лицо и руки исповедника. Леший отметил, что колдун ведет себя не грубо; на самом деле он был весьма осторожен, когда сыпал порошок и втирал его большим пальцем – таким жестом мать убирает грязь с лица сына перед приходом гостей. Потом он раскрыл второй мешок и достал по-настоящему диковинный предмет – вырезанное из дерева подобие короткой ложки с двумя черпаками, по бокам которых свисали кожаные ремешки. Хравн наложил эту штуковину на глаза монаха. Теперь Леший понял, что это такое: нечто вроде наглазников; такие же, только металлические, норманны иногда прикрепляли к ритуальным погребальным шлемам. Наглазники Ворона для сражения не годились – только металл мог защитить от прямого попадания в глаз, – но выглядели весьма впечатляюще. И еще эти наглазники не крепились к шлему, да и отверстий в них не было. Тот, кто их наденет, вовсе ничего не увидит. Хравн не стал завязывать их на голове монаха: кажется, он передумал и отложил предмет в сторону. Потом он раскрыл третий мешок. Там оказалась кисть человеческой руки с привязанной к пальцу веревкой. Колдун обхватил этой рукой шею монаха.
Леший поглядел на берсеркеров. Они переговаривались друг с другом. Купец понял, что ритуал – а это походило на ритуал – нагоняет на них страх.
Хугин подошел к своей уродливой сестрице, застывшей посреди поляны. Он нежно взял ее за руку, подвел к монаху и усадил рядом с ним. Она обхватила монаха руками и запела.
У ведьмы оказался изумительно красивый голос. Языка Леший не понимал, но песня казалась чарующей и звенящей. И еще от нее кружилась голова. Леший понял, что клюет носом, – так можно сомлеть от монотонной работы на солнцепеке. Песня унесла его куда-то вдаль, и он позабыл, где находится. Наконец он заметил, что вокруг потемнело. Свет начал угасать. Сначала он решил, что тучка нашла на солнце, но затем понял, что наступили сумерки. Из долины тянуло запахом костров, и солнце висело над самыми деревьями. Берсеркеры тихо лежали на траве, как будто спали. Женщина, этот безликий кошмар, все еще обнимала монаха, Ворон стоял на коленях рядом, глядя куда-то в пустоту. Непонятно откуда доносился шум. Сначала Леший подумал, что это ветер шумит в деревьях. Звук был похожим, он то нарастал, то ослабевал, однако это был не ветер. Скорее гул огромной толпы, хор голосов.
Пение продолжалось. Леший поглядел в лес. Вокруг них, вырисовываясь силуэтами в заходящем солнце, собрались вороны, рассыпались по веткам, словно черные капли. Они находились под местом ночлега этих птиц, которые слетались сюда, чтобы вместе, в безопасности, отдыхать до зари.
Вот один из них упал с дерева, словно осенний лист, и приземлился
