другой – и народ перестал ездить. Кому охота день по снегу над пропастями карабкаться, чтобы на груду камней поглазеть. Папаша мой обеднел, запил с горя. Мне пришлось с малых лет трудиться, как извините, ослу вашему, не покладая рук. Только-только дела на лад пошли… А пробираться в Кандару – воон тем ущельем. Ветра нет, земля сухая – аккурат за денек и дойдете, если оно вам нужно. Поверьте, тетушка, не на что там глядеть.
«Хорошо, хоть матушкой не назвал» фыркнула Тильда. Заведя ослика в конюшню, она велела подсыпать ему сечки, расседлать, сгрузить сумки, заплатила за комнатку, наскоро переоделась в перешитый мужской наряд и подкованные башмаки. Кажется, она опоздала лет на тридцать, оставалось лишь поставить для себя метку «сделала всё, что могла». Так, однажды весной она билась с подмерзшими яблонями – обрезала усохшие ветки, подливала навозной жижи к корням, чертила на коре живительные руны и пела в саду. Три дерева из четырех погибли, одно осталось бесплодным, не принося по осени и десятка яблок – правда, те, что вызревали, оказывались на редкость вкусны, но Самуэль всё равно ворчал, раз за разом предлагая спилить пустоцвет.
Дорога петляла, как нитка, то расстилаясь по склону, то забирая высоко в горы. В начале пути по обочинам зеленели заросли дикой сливы и можжевельника, за бурливой и шумной речкой лес кончился. И следы человека тоже. От висячего мостика уходила утоптанная тропа вправо, на овечьи пастбища, но Тильде нужно было вверх, по каменистой стежке. Стало холодно, женщина закуталась в плащ. К счастью ботинки не скользили, карабкаться в них по камням оказалось удобно. Неожиданно Тильда почувствовала острое счастье – вот она совершенно одна карабкается по горному склону, вокруг облака и снег, над головой, раскинув крылья, зависла птица, чистый воздух переполняет легкие. Пришла свобода полета – так бывает иногда в танце, когда, выскочив на середину площади, забываешь обо всем, кроме ритма и стука ног. Опьянев от свободы, Тильда рванула ленты и распустила пышные волосы – первый раз с пятнадцати лет при свете дня. В полдень она присела на камни перекусить хлебом и козьим сыром, полюбоваться, как густой синевой наливается низкое небо и облака шествуют по нему, словно шхуны под парусами по взморью Рока. К вечеру усталость дала о себе знать: заныли ноги, закололо в груди, узелок с провизией стал оттягивать плечи. Но Тильда шла так же ровно – на чистом упорстве.
Развалины замка показались за поворотом внезапно. Косой срез насыпи из желтого камня, высокий зуб уцелевшей стены с двумя дырами окон, груды оплавленного щебня, осколков стекла и всякого мусора, полуприкрытые снегом. Смертная тишина, покой разрушения, бренная ветхость – если б ангелы-душеводы опускались на Землю, лучшего дома им бы не приискать. И никого вокруг – ни птички, ни деревца ни мышиного следа – только снег и руины. «Всё умирает однажды» подумала Тильда и зябко вздрогнула. «Дерево станет
