style="font-size:15px;"> Площадь Морского министерства не смотря на столь ранний час, была многолюдна как от лаццарони и прочих зевак, так и гвардейцев, кольцом окруживших эшафот наскоро сколоченный этой ночью напротив особняка Дера.
Собираясь устроить казнь Росперо и Мачете – видных народных вожаков перед самым носом предводимых, правительство рассчитывало запугать массы и повысить свой пошатнувшийся престиж, вселить в сознание и чувства тот дух, когда оно не было ничем ограничено, показать его сегодня, прежнюю свою не стесненность и напомнить о подданническом повиновении.
Но обстоятельства сегодняшнего утра резко изменили ситуацию и власти не собираясь отказываться от казни, ясно себе осознавали что это может больше навредить, чем привести в порядок люд, распустившийся в первые дни волнений. Поэтому ввиду опасности вызвать новую волну ярости по отношению к себе и опасаясь того как бы чего не случилось на казни, ее самым спешным порядком перенесли на самое раннее время, отчего зрителей смертельной экзекуции собралось лишь раза в три больше чем солдат охраны, кои с легкостью могли бы сдержать любой натиск окружающей толпы. Испанцы лишь следили, за тем чтобы лаццарони, которых здесь было большинство, не приближались близко к внешнему ряду, чтобы не поучилось тесного соприкосновения, где ножи и прочие колющие предметы одних оказались бы в куда более предпочтительном положении нежели чем длинные шпаги и ружья других, кои в тесной рукопашной могли бы оказаться бессильны против удалого сброда весьма ярого в поножовщине.
Спасало от этого так же зрелище, жуткое и кровавое. Новоявленный палач в который раз бессильно опускал топор тюкая по шее и плахе, но так еще и не отстебав голову жертве. И Росперо орал жутко по-кошачьи, не имея уже прежнего голоса и не в силах хоть как-то пошевелить перебитой головой. Струей била кровь, живые ткани, вены мышцы монотонно, но неумело рассекались вялыми руками и как тупым лезвием.
Ко всякой работе, особенно палача, нужна сноровка и внутренняя подготовленность. Когда Ришелье приказал казнить де Шале профессионала палача на него не нашлось. Пришлось пригласить на эту работу преступника, обещав подарить жизнь. Голова заговорщика маркиза была отделена от тела только на двадцать седьмой удар. Похожее произошло и в данном случае: старый палач давно покинул Палермо, опасаясь народного гнева, а новый, насмерть перепуганный тем за что взялся, опустил уже тридцатый удар, на этот раз выронив орудие убиения – топор из дрожащих рук.
Росперо уже перестал орать но белые члены шейного позвоночника еще не были полностью перерублены. Вывернутые куски мяса с жиром продолжили обильно омываться кровью. Живое еще тело стало сползать с плахи в собственную лужу крови на дощатой поверхности эшафота. Палач придя в себя обагряя руки в крови снова навалил тело на пенек плахи. Раздались последние предсмертные крики вызванные движением тела.
Толпа
