достраивались, переделывались в разное время. Так, к средней части дворца был пристроен большой зал, а к восточной – застекленная веранда в виде ковчега.
«Так вот на что похожа веранда, – подумала я. – как же я сразу не вспомнила?!»
Эдуард Львович снял очки и протер их белоснежным носовым платком, затем надел снова.
– Время, время… – вздохнул реставратор. – Даже ковчег не смог спасти владельца сахарных заводов и его семью от жизненных невзгод. Сам он и его старший сын были расстреляны большевиками, жена и дочь бесследно исчезли. Замок начали грабить, но власти вовремя опомнились и организовали санаторий для туберкулезных больных под названием «Красный замок», в годы войны это был уже госпиталь под тем же названием, потом разруха, забвение, и вот я со своими друзьями пытаюсь вдохнуть жизнь в эти стены. Вот так, барышни. Ну-с, а теперь о прекрасном…
Эдуард Львович указал на длинный балкон, растянувшийся на весь центральный фасад. Затем повел нас по широкой лестнице на открытую террасу с колоннами, откуда можно было любоваться прекрасным видом на живописный парк. С террасы мы направились внутрь здания, заметив на дверном проеме из черного мрамора, высеченный герб владельцев замка. Холл нас встретил безмолвием и прохладой. Я как будто почувствовала легкий ветерок. Мне даже послышался едва уловимый звон хрустальных подвесок огромной старинной люстры чудом сохранившейся неприкосновенной.
«Наверное, надо мной тоже парит ангел», – подумала я, вспомнив одну американскую мелодраму, героиней которой была маленькая девочка, мечтавшая о встрече с отцом.
Конечно, в этот мистический звон я вложила свою заветную мечту – найти любовь. А вдруг это случится именно в замке. Мою романтическую мысль будто подслушал и поднял на смех мраморный шут, бюст которого, как мне показалось, ни к селу ни к городу, примостился недалеко от белоснежной мраморной лестницы, которую венчал портрет Анны Михайловны в массивной золоченой раме. На нем хозяйка замка была изображена во весь рост.
Мы медленно поднимались по лестнице, с каждым шагом приближаясь к ней. Не знаю, как подруги, а мною овладело необъяснимое волнение. Я вдруг почувствовала себя такой маленькой, такой бесцветной под надменным взглядом ее миндалевидных серых глаз на овальном лице, обрамленном светло-русыми локонами. Воздушное дымчатое кружево на декольте, подчеркивало плавные изгибы плеч и шеи, а темно-синий шелк платья, обтянув грудь и талию, ниспадал, переливаясь, пышными фалдами. На груди Анны Михайловны красовался… мой медальон, то есть, конечно, не мой, но очень похожий: золотое сердечко с вензелем «А.М». И тут я впервые задумалась, что означают буквы «А» и «М» на моем медальоне и вообще, откуда взялось само украшение? Надо будет спросить у мамы. Продолжая всматриваться в портрет хозяйки замка, я действительно уловила некоторое сходство ее лица с моим. Хотя, скорей всего, это было влияние Эдуарда Львовича, потому что, не упомяни он об этом, я вряд ли набралась бы смелости
