до истины…
Истина была такой, что хотелось уснуть, потом проснуться, и чтобы все-все оказалось просто страшным сном, чтобы можно было улыбнуться и сказать себе: «Тьфу! Ну, и приснится же такой кошмар!»
Но на улице падал настоящий снег, холодный и мокрый, и ветер бросал его в лицо прохожим, и от него сразу становилось мокро и противно. Такое не может сниться. Такое происходит только наяву.
Алиса поддерживала под руку мать, которая буквально за минуту стала какой-то беспомощной, как ребенок. Она неуклюже ступила с последней ступеньки крыльца и покачнулась. И Алиса испугалась за нее, подхватила, но не обняла, как нужно было бы. Черт бы их побрал, эти скандинавские корни, что даже в такие минуты начинают наружу вылезать!
Они какое-то время шли молча, потому что слова были лишними. Да и что можно было сказать? Что значили их слова после вердикта доктора Стасова – светила военно-медицинского, главного у них по заболеваниям спинного мозга.
– … Врать и успокаивать не буду, – сказал Стасов, отложив снимки в сторону и пуская сизый дым из кривой курительной трубки под высокий потолок своего профессорского кабинета. – У вас опухоль спинного мозга. Что можно сделать? Можно сделать операцию. Какие гарантии? Никаких! После операции вы можете выздороветь полностью, а можете стать инвалидом, причем, глубоким инвалидом. Ну, и самый последний вариант – летальный исход. Да-да, этого я тоже не исключаю.
Доктор говорил дальше о выборе больного, о том, чего ждать дальше, о том, как жить, если отказаться от операции, но ни Алиса, ни Алла Михайловна его не слышали. Звуки пробивались, как сквозь вату, которой затыкают больные уши, и информация не трогала ни ум, ни сердце. Да и какой смысл был в этой информации, если было сказано самое главное, это вот страшное слово – «опухоль». Раньше больным его не говорили. Шепотом и родственникам. А теперь, как хрен с горы – «опухоль»!
Алла Михайловна кивала доктору, соглашаясь со всем сказанным, а потом дрогнувшим голосом спросила, как самое важное, что ей хотелось знать:
– Доктор, а может быть… какие-нибудь травы, может быть, нетрадиционное какое-нибудь лечение, а?
– Я – хирург, уважаемая… Алла Михайловна, – Стасов заглянул в карточку, подсмотрел имя-отчество пациентки. – Я – хирург, а не травник. Я знаю свою работу. И я вам озвучил, что можно сделать. Со всем остальным – не ко мне.
– Ну, да… не к вам… Тогда мы пойдем? Я должна подумать.
– Идите, – Стасов встал, провожая пациентку, и снова выпустил столб сизого дыма в потолок. – И думайте – это ваше право.
Вот с этим они и вышли на крыльцо, и попали прямо в метель, которая секла снегом по лицу, стегала колючим ветром, – какой уж тут дурной сон! Настоящая дурная реальность.
Алиса подхватила мать под руку, и они побрели к метро, где оставили машину на стоянке, медленно и печально, как на похоронах.
Алисе не раз и не два приходилось слышать о том, как
