ты станешь его любить?
Куда девалась ее серьезность! Она принялась выделывать пируэты – сперва одной ногой, затем другой. Я понятия не имел, как ей ответить. Танцуя, она не спускала с меня глаз.
– Будет очень грустно, если малыш родится слепым, – сказал я, но она точно не слыхала.
– Вы отдали бы его в больницу? – спросила она.
– Нет, о нем заботились бы здесь, дома. Но так или иначе, нам это не грозит.
– Кто знает. Возможно, у меня и сейчас корь; если так, я, конечно, заразила maman.
Я не мог не воспользоваться ее обмолвкой.
– Ты только что говорила, будто у тебя был жар, потому что ты боялась, вдруг я не вернусь домой, – поймал я ее на слове. – Ты и не упоминала о кори.
– У меня был жар, потому что ко мне спустилась Святая Дева. На меня снизошла Господня благодать.
Она перестала кружиться, легла в постель и прикрыла лицо простыней. Я стряхнул пепел в кукольное блюдце и оглядел комнату. Странное сочетание детской и кельи. Помимо того окна, из которого она обстреливала меня каштанами, в наружной стене было еще одно, узкое, окно, под ним – импровизированный аналой из ящика для упаковки, покрытого сверху куском старой парчи. Над ящиком висело распятие, украшенное четками, а на самом аналое между двумя свечами стояла статуэтка Божьей Матери. Рядом на стене висело изображение Святого Семейства и голова святой Терезы из Лизье; тут же, на скамеечке, сидела скособочившись тряпичная кукла с пятнами краски по всему телу и воткнутой в сердце спицей. На шее у нее была карточка со словами: «Святой Себастьян-мученик». Игрушки, более соответствующие ее возрасту, валялись на полу, а возле кровати стояла фотография Жана де Ге в форме, сделанная, судя по всему, задолго до ее рождения.
Я погасил окурок и встал. Фигура под одеялом не шевельнулась.
– Мари-Ноэль, обещай мне что-то.
Никакого ответа. Делает вид, что спит. Неважно.
– Обещай мне, что больше не будешь влезать на подоконник.
Молчание, а затем тихое царапанье; вот оно приостановилось, снова раздалось, теперь громче. Я догадался, что она скребет ногтями спинку кровати, подражая мышам или крысам. Из-под одеяла донесся громкий писк, она взбрыкнула ногой.
Давно забытые присловья, которыми взрослые выражают детям свое неодобрение, стали всплывать у меня в уме.
– Не умно и не смешно, – сказал я. – Если ты сейчас же мне не ответишь, я не пожелаю тебе доброй ночи.
Еще более громкий крысиный писк и яростное царапанье в ответ.
– Очень хорошо, – сказал я твердо и распахнул дверь. Чего я хотел добиться этим, один Бог знает, все козыри были в ее руках, ей достаточно было подойти снова к окну, чтобы это доказать.
Но, к моему облегчению, угроза подействовала. Девочка скинула простыню, села на постели и протянула ко мне руки. Я неохотно подошел.
– Я пообещаю, если ты тоже дашь мне обещание, – сказала она.
Это звучало разумно, но я чувствовал, что тут скрыта ловушка.
