навстречу ему бедняка и подростка мальчишку. Видно, что оба брели издалека.
– Кто вы такие? – осадив коня, охотник прищурился, пристально разглядывая рвань, надетую на путниках.
– Я – Маалих, Баяудаец («богатей»), а живу как нищий. Удели мне из добытой тобой дичины…
Видя, как нахмурился всадник, мужчина добавил:
– А я отдам тебе вот этого паренька…
Подумав про себя, что совершит неплохой обмен, Добун-Мерген согласился. Он отделил половину оленьего стегна и отдал его путнику.
Из широко распахнутых мальчишеских глаз одна за другой вдруг покатились две крупные жемчужины-слезы.
– Не поминай меня лихом, сынок, – бедняк, пряча свой безутешный взор, печально взмахнул рукой, круто развернулся и побрел прочь.
Долго бежал паренек за всадником, вконец совсем выбился из сил и свалился наземь. Сжалился над ним Добун-Мерген и посадил его за своей спиной. Как-никак, а все-таки его собственность, и негоже было загонять до смерти принадлежавшую ему рабочую скотину…
Наступила зима. Поредевшая с уходом большинства семейств орда из-за нерасторопности вождя, не давшего вовремя сигнал к началу кочевания, с немалым трудом пробивалась на юг.
Черные округлые юрты, установленные на больших деревянных повозках, нервно подрагивали на кочках, противно скрипели.
Их, задыхаясь от напряжения, тащили за собой запряженные в два ряда волы с мощными шеями. Слежавшийся и утрамбованный ветром наст скрипел под их тяжелыми копытами и огромными колесами.
У тех сородичей, что победнее, в двухколесные, самого разного обличия крытые повозки впрягли лошадей.
Дорога, вернее, что-то, отдаленно напоминающее дорогу, постоянно и причудливо петляло, уходило влево, вправо. Холмы то приближались, то снова уходили в сторону, забегали назад. Издали они напоминали собой изогнутые рога чудовищных баранов.
Порой брошенный далеко вдаль взгляд различал на безбрежной равнине острые холмы, а рядом с их тропой не виднелось ни деревца, ни камня. В душе у Алан-Гоа поселилась тоска.
Дни, похожие один на другой, тянулись своей чередой…
Кочевые кибитки, мерно покачиваясь, неспешно проплывали мимо иссеченных ветром каменных отрогов, уныло почерневших от времени, величественно спускались в широкие долины с промерзшими до самого дна ручьями. Вдоль берегов высились запорошенные снегом кусты.
Рядом в вековом беспорядке громоздились огромные валуны и каменные статуи-колонны, изваянные самой природой из песчаника, податливого времени. Их угрожающе-мрачные силуэты отражались в небольших замерзших озерцах, чем-то похожих на разбитые зеркальца.
Иногда, крайне редко, в сером и тусклом небе появлялись одинокие ястребы или другие хищные птицы.
Даже сильный ветер и тот старался приглушить свои порывы. Он, гонимый вперед своей предначертанной свыше Вечной неизбежностью, устало и обреченно
