которую недавно пришла тогда работать. Трофимов был мрачный и несветский, и прав в том споре наверняка был он, а не Вероника, которая и сейчас говорила пошлости.
Но сейчас Тамара подумала об этом лишь мельком. Все это было давно уже обдумано, и пережито, и как данность было ею принято, что такова природа безосновательного высокомерия, а может, просто человеческая природа.
Кофе пили не только со сливками, но и с какими-то особенными творожными конвертиками, которые Инга покупала по пятницам в деревенском магазине. Конвертики привозили из Александрова, нигде больше таких не было. Получше были, конечно, но именно таких – нигде.
– Ну, Тамарочка, что выставка? – спросила Инга. – Надо идти?
Инга была знаменита тем, что когда-то отклонила рукопись Довлатова – он прислал ее в издательство, где она работала редактором отдела прозы. Когда Тамара об этом узнала, то подумала, что будет обходить Ингу десятой верстой. Но постепенно ее возмущение сгладилось и не то чтобы перестало иметь значение, но как-то ушло на задний план. Ей не нравилась в себе такая мудрость – или как это следовало называть? – но в житейском смысле это было удобно. Не отворачиваться же от соседки при встрече, тем более если каждое лето живешь с ней в одном доме и три месяца кряду встречаешься по двадцать раз на дню. В такой ситуации не стоит ссориться из-за дел давно минувших дней, лучше просто о них не заговаривать.
К тому же с недавних пор к списку того, о чем лучше не заговаривать, прибавилось так много современных дел, что недооценка Довлатова перестала казаться предметом для разногласий.
– На выставку сходите обязательно, Инга Сергеевна, – сказала Тамара. – Атмосферная, как теперь говорят.
– Теперь много бессмыслицы говорят, – пожала плечами Инга. – Ну что такое атмосферная, можете вы мне объяснить, Тамарочка? Ничего не значащее красивое слово. Можно отнести к чему угодно. Или вот еще я слышала оценку: эпичная. Это что, по-вашему?
– То же, что и по-вашему, – улыбнулась Тамара. – Бессмыслица.
– Павел Петрович, идите к нам! – громко позвала Вероника, глядя на аллею между березами.
Паша, наверное, приехал следующей после Тамары электричкой и до Махры добирался автобусом. Он шел к себе на четвертую дачу. А пятая была расположена так, что с полянки перед нею просматривалась вся дорога от ворот. Пятая дача являлась поэтому мечтой для сплетников и созерцателей.
Тамара познакомилась с Пашей в свое первое здешнее лето. Он навещал отца, который жил в Известиях со своей новой семьей. Паша даже ухаживать за Тамарой пытался тогда, но она почему-то сразу восприняла его так дружески, как в двадцать лет не воспримешь мужчину, с которым у тебя может получиться нечто любовное. Так оно на всю будущую жизнь и вышло: не роман, но дружба. В молодости Тамара об этом сожалела даже, потому что Паша Вербинин был мужчина с блестящим глазом и женщинам нравился. Но теперь она этому радовалась. Толку ли в переглядках и поцелуях при луне! Дружеское расположение, не исчезнувшее за тридцать пять лет,
