Вы имеете в виду?
– Я имею в виду его политические взгляды. То, что для него благо – для прочих интеллигентных людей смерть.
– Вы, конечно, говорите о его политике по отношению к эсерам? Но как иначе министр внутренних дел должен реагировать на террористов?
– Во-первых, милая Лизонька…
«Он назвал меня милой…» – сердце Лизы сжалось как ребенок сжимается внутри роженицы.
– …не все эсеры – террористы. Во-вторых, он сам своей карательной политикой вызвал события 1 марта 1881 года, когда, как Вам конечно известно, погиб государь император.
– Вы станете оправдывать Гриневицкого?
– Оправдывать его или судить – дело истории, а вот на опрометчивые шаги руководства указывать должен каждый сознательный гражданин. Ну-ка, вспомните некрасовские строки, что мы с Вами недавно повторяли?
– «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан», – улыбнувшись, выполнила Лиза приказ строгого учителя.
– Воот.
– А как же «диктатура сердца»? Ведь Лорис-Меликова не случайно так назвали. Консервативные реформы, учет общественного мнения…
– Вот и именно, что консервативные. Слишком уж консервативные! Прямо скажем, своим консерватизмом отрезающие себе дорогу в будущее! А учет общественного мнения, Вы говорите? Пустое. Если чье мнение и учитывалось – и могло учитываться – то только буржуазии. Кто и когда дал слово рабочим, крестьянам, служащим?
– Помилуйте, Вы призываете к революции в чистом виде. Этого не будет и не может быть при власти царя.
– Почему? На отдельных местах, в отдельных, так сказать, участках, это вполне допустимо и демонстрируется.
– Что именно?
– Учет мнения широких слоев общества, людей, без отсылки к их происхождению и социальной классовости.
– Любопытно… Покажите?
– Непременно. Только вот нынешнему хозяину вечера это нипочем не сделать.
– Вы явно недружелюбно к нему настроены. Почему же?
– Потому что необходимым к тому условием является самопожертвование и готовность в случае чего потерять общественный статус. А он даже после убийства монарха боялся этого как второго пришествия!
– Кто же теперь не боится… – опустила глаза Лизонька. Иван Андреевич посмотрел на нее – в этой обреченности, что сквозила в ее голосе, в этой отрезвляющей грусти слышалось несвойственное детству – а он ее считал ее ребенком, и не без оснований – понимание и знание жизни. С одной стороны, ему хотелось бы, чтобы все рассуждали именно так – здраво, приземленно, логично, со знанием. С другой стороны, подобный образ мыслей – как он полагал – не способен изменить будущего России, поскольку наряду с недостатками общества трактует слабосильность и неспособность каждого его члена что-либо в нем поменять.
– Пойдемте, – он взял ее за руку и повел в соседнюю комнату. Будучи кабинетом хозяина дома, сегодня она
