финансирование и лично ездил в область за оборудованием: на чертов ящик для предложений уже давно смотрела камера, закрепленная на столбе через дорогу.
Того, кто положил в наш ящик пленку, узнать на записи было не трудно. Через пять минут милиция выбила хлипкую дверь в квартиру местного глухого дурачка, безобидного мужика, которого подкармливали оставшаяся родня и сердобольные соседи. Он был не совсем уж слабоумным, мог даже немного говорить, хотя речь его больше напоминала невнятные мычания. Он считался всеми абсолютно безвредным. Знаете, мне показалось, что он очень обрадовался, когда к нему ворвалась толпа. Плакал, лыбился и хватал за одежду. Тыкал пальцем по направлению к ванной комнате и мычал своё: «ээоо оиии! оиии! эээоо… памаие!». Нашлась в квартире старая камера и еще несколько кассет. В ванной, заполненной снегом и льдом, принесенными, видимо, с улицы, лежал еще не успевший окоченеть труп девочки, пропавшей в прошлом году.
Я не стал смотреть, как слабоумного убивали. Переглянувшись с опером, мы кивнули на дверь прекрасно все понимающим ментам. Курили внизу. Довольно скоро как-то примолкшие и оробевшие люди стали выходить по одному из подъезда. Некоторые кивали нам, прочие просто смотрели под ноги, направляясь по домам. Не было сказано ни слова, ни тогда, ни позже. Мы не могли остановить людей. И, если честно, не хотели.
Назавтра я поехал с отчетом в центр. Не сказать, что все было гладко, но дело явно собирались спустить на тормозах. Погода испортилась, начался очередной буран, и зимник даже в свете мощных фар просматривался не далее чем на метр. Я остался в центре на неделю. Когда снег из жалящих роев злобных пчел, то и дело меняющих направление атаки, превратился в пасторально опускающиеся снежинки, прервавшуюся телефонную связь восстановили. Первым мне дозвонился мой друг. Тела трех девочек оставались в холодной комнате при больнице. Похоронить их мешала погода, к тому же в вечной мерзлоте не выдолбить могилу: у нас обычно делали трактором земляной отвал и копали уже в нем. Так вот, дежуривший ночью хирург и трупы пропали. Синего и уже окоченевшего врача, одетого в один халат, по словам опера, нашли почти сразу, по следам от больницы, которые не успело замести: в сопках за десять километров от поселка. На его лице застыл крик. В рот набился снег. Мой друг сказал, чтобы я не возвращался. Он сказал, что от больницы до сопок вели припорошенные следы ботинок врача, да, но еще там были и следы босых детских ног. Кружившие вокруг тела хирурга следы.
Я остался в центре и затребовал перевод. В Туру я больше не ездил никогда, и что там происходило потом – не знаю, и не хочу знать. Мне только не дает покоя мысль, что при моем попустительстве жестоко убили невинного, по всей видимости, человека. Сейчас я живу там, где даже среди зимы снег – большая редкость. Это осознанный выбор. Наверное, по тайным педофильским форумам до сих пор бродят странные записи с широко
