лежали ее мягкие, нежные ладони, вдруг нахолодали, как от стекла, а волосы, отволгшие за жаркий вечер любви, спали на ресницы. Она отвела их, чтобы лучше рассмотреть предмет своей тревоги – даже добавила немного света на ночнике, и – а! – сердце стремительно захолонуло. Лена успела только вскрикнуть и отпрянуть от Эвергетова, но тот, очнувшийся от небытийного замирения, реактивно выдернул ее из объятий свободы и плотно прижал к себе, приложился губами к ее дрожащему рту, не способного уже даже вымолвить слова ужаса, словно заткнул источник нежелательного шума. Она завозилась, задергалась, но он, как осердившийся шмель, загудел и, не отрываясь от губ, защемил ее шею железной хваткой, а когда та затихла, разъял принудительный поцелуй и сказал в упор, уже мертвой:
– Только не звони по околотку – десерт не подадут, пока я этого не захочу! – И додушил девочку, по которой сох весь прошлогодний сезон… Лена даже ногами не взболтнула, мгновенно отошла от жизни под его смертельной удавкой.
Когда Эвергетов откинул ее, понимая, что наделал беду, то взвыл охотником, угодившим в собственный же капкан, заряженного на медведя, заметался по квартире и – тут же ужаснулся от мысли, что цветы, прикупленные им еще днем, сейчас как никогда пришлись «к месту» – это целая ванна рассыпанных по воде роз. Он церемониально обсыпал теплый труп крупными алыми розами, проплакался и вышел на улицу, в ночь. Надышанный странной жизнью дом точно вытолкнул хозяина на мрачную, затихшую улицу, и он как раб Тьмы побрел к ближайшему перелеску. Отловил прилично одетую цацу – губы пельмени, огромная крепкая грудь, – и тем же разом облежал ее. Наминал бюст пока руки не отсохли… Но ее он отпустил с миром. Девица, наверное, даже и не поняла – как он после раскладывал этот странный свой поступок – что с ней могло случиться: шла себе, шла, потом вдруг споткнулась… ничего не помня встала себе и пошла. Эвергетова это самого поразило. В первый раз он заподозрил где-то рядом с собой присутствие опекающей силы.
Ни к месту подбежала поджарая дворняга с белой манишкой на груди и заластилась к нему. На улице было пустынно, и Эвергетов посмотрел на нее сверху вниз – оценивающе.
– Какая безупречная талия у тебя, кабысдох. А ну – за мной!
В качестве привады он показал собаке кукиш и – шасть в кусты. Доверчивый песик нырнул вслед за ним. Там ему Эвергетов стиснул крепкой хваткой морду левой рукой, а рубящим ударом правой ладони переломил животине хребет. Собака обмякла и безжизненно опала на землю.
– И вся-то недолга!
Труп Лены в ту же ночь Эвергетов упаковал в черный саван и вынес тайно в дендропарк, закопал в хороводе тонкокорых берез, на метровой глубине, и могилу уравнял с землей, – так чтобы без горба, а в изголовье потрудился сделать «детский секрет» – толстые, герметично запаянные между собой стеклышки проложил её фотографией. При тайном свидании вновь тут Эвергетов мог смахнуть верхний слой мягкой почвы, и – пожалуйста, с портрета, из-под земли, на него брызнет светлый образ безусловно
