слово, отвезу тебя в замок и не буду давать ни одного талера на твои туалеты. Не рассчитывай и на Арно относительно этого пункта; считая себя виноватым за то, что ненавидел тебя прежде, он хочет загладить эту вину своей щедростью, как проявлением сыновней любви. Но я сумею запретить ему всякое вмешательство в это дело.
Бледная, с пылающим взглядом Габриела вскочила с дивана так порывисто, что корзина с цветами покатилась на пол.
– Мне, твоей жене, ты осмеливаешься предлагать такой выбор?! – взвизгнула она. – Ты опять хочешь выгнать меня своей грубостью? И в этот раз из-за такого…
Голос изменил ей.
Граф тоже встал. Он был бледен, но спокоен; ему были известны эти сцены бешенства и упреков, этот ад, который заел его и состарил преждевременно.
– Успокойся, Габриела, подобные припадки разрушают здоровье, – сказал он, кладя руку на ее плечо. – И позволь заметить, что ты слишком злоупотребляла подобными сценами, чтобы это могло еще производить на меня впечатление. Я простил тебе не с тем, чтобы ты снова начала эту игру; терпение мое истощилось, и ты забываешь мои права на тебя. С моего разрешения ты не уедешь как в первый раз; если же ты сделаешь это без моего согласия – я разведусь с женщиной, которая дважды бежала из моего дома. И тогда ты ничего не получишь от меня, кроме пожизненной пенсии.
Графиня слушала, широко раскрыв глаза и трепеща от злобы.
– А, – воскликнула она, сжимая голову обеими руками, – да будет проклят день, в который я вымаливала твоего прощения и отдалась в твою власть, связанная по рукам и ногам.
Повелительный тон и твердый взгляд мужа убедили ее, что угроза его была серьезна. Охваченная безумным бешенством, она кинулась к графу и крикнула, топая ногами:
– Уйди прочь, избавь меня от твоего омерзительного присутствия, я ненавижу тебя. Слышишь ты?
Граф отступил, побледнев и сдвинув брови, но он вынес достаточно много подобных бурь, чтобы всерьез испугаться этой сцены.
– И я того же мнения, что тебе необходимо остаться одной. Ты знаешь теперь мою волю, и я не отступлю от сказанного ни на йоту.
Когда Габриела осталась одна, ею овладел как бы припадок сумасшествия. Она кричала, бегала по комнате, рвала на себе платье, билась головой об стену и, наконец, обессиленная упала на ковер, усыпанный обрывками батиста, кружев, измятых лент, ощипанных цветов. Сицилия, ее преданная камеристка, которая служила ей с самых первых дней ее супружества, по опыту знала, какие меры принимать в подобных случаях. Она подняла ее и отнесла на кровать, затем омыла лицо графини розовой водой, положила на лоб компресс и дала успокоительных капель.
Молодая женщина отдалась в ее распоряжение, полный упадок сил сменил безумное возбуждение. Мало-помалу она успокоилась и заснула тяжелым сном, который продолжался несколько часов.
Ни к завтраку, ни к обеду графиня не появлялась. Танкред хотел войти к ней, но Сицилия
