войсками, причем буквально впритирку, так что пробиться через этот колоссальный человеческий массив было невозможно. Пришлось развернуться и слепо двигаться с этим потоком – и еще надеяться, что детский сад вывезли: как можно себе представить иное? (Что на самом деле там произошло – с этим садом и с мамой – так никто никогда и не узнал).
Три недели две сестры и брат двигались по Белоруссии на восток – в туфлях на высоком каблуке, без продуктов, без одежды – только с ручным дамским портфельчиком с фотографиями и документами и еще с полкило сахарного песка.
Анна Резник (справа) в форме советника юстиции / Anna Resnik in der Uniform des Justizrates (1944)
Сахар растворяли в воде и пили. Ни еды, ни денег не было. Никто организованно не кормил, разжигали костры, варили что-то, какой-то суп, от которого брат отравился и двигался дальше уже с температурой 40. Где-то подавали чашку молока, где-то что-то еще, просто жалели беженцев-оборванных. Спали вповалку, на голой земле. Как, каким чудом они выстояли и выжили в эти три недели, понять невозможно!
И все-таки они дошли до Рославля Смоленской области, это было 13 июля. Оттуда на угольных платформах добрались до эвакопункта в Мичуринске, где зарегистрировались как эвакуированные. Направление получили в Казань, куда прибыли уже в августе.
У Анны в портфеле был диплом юриста. С ним ее приняли в прокуратуру Татарской республики и направили на работу в районную прокуратуру, помощником прокурора. В город Агрызе на Транссибирской магистрали она проработала два долгих года.
То, что она еврейка, Анна знала со своего первого дня. Лет в семь родители пригласили ей учителя, и она год занималась ивритом. Потом учитель уехал в Палестину, как тогда говорили, а занятия прекратились.
А вот с антисемитизмом впервые столкнулась именно в эвакуации (в Минске – в школе и в институте – антисемитизма не было). Вот такой, например, эпизод.
Анна работала уже помощником прокурора, и ей нужно было снять квартиру. Татарка, у которой она хотела снять комнату, приняла ее с распростёртыми объятиями – как же: помощник прокурора, большой начальник! И говорит: «Тут приходили экуированные яуреи, – но я их не пустила». – «Ах так? Тогда и я к вам не пойду: я тоже еврейка».
Тёмная неграмотная татарка, не видевшая евреев никогда в жизни, но у неё тем не менее настрой этот уже был.
Начальник Анны, районный прокурор, был тоже татарином. Были еще следователь, был и судья, все татары. Но со стороны коллег никакого антисемитизма не было.
Потом пришёл новый прокурор республики и выбрал себе четырёх юристов, для того, чтобы укрепить работу центрального аппарата, который весь был татарский. Сам он был из Украины, ему нужен был русскоговорящий аппарат, грамотные юристы. Он выбрал четырёх девочек, в том числе и Анну. Так в 1943 году она оказалась в Казани, в центральном аппарате Прокуратуры Татарии.
В Казани Анна работала сначала прокурором следственного отдела (аппаратная работа). Потом отвели
