прошипела старуха, задыхаясь от бешенства, – а вы, Фёдор… А вы, Фёдор…
Лицо ее перекосило. Не договорив, она запахнула шубу и быстро пошла к чудесному городку. (Начальник гауптвахты капитан Мартьянов в таких случаях обычно показывал два растопыренных пальца и вопрошал: «Сколько?» – «Двое суток дополнительного ареста, товарищ капитан!» – «Нет, служивый, это не два, это римская цифра “пять”.»)
Лицо ефрейтора искривилось, он повернулся к нашему конвойному, который, видимо, не понял, что нечаянно насолил всемогущему Фёдору.
– Уводи свою сволочь! Я тебе, гад, припомню!
Конвойный недоуменно уставился на ефрейтора: так я ж как лучше старался!
– Иди, иди, я с тобой посчитаюсь!
Мы нестройно застучали подковами мимо чудесного городка, который с наступлением темноты стал еще краше. Какие-то дети резвились в бассейне, отделенные от мороза прозрачной зеленоватой стенкой. Высокая женщина в строгом синем платье и белом переднике наблюдала за ними.
Нашего возвращения из коммунизма дожидался заместитель начальника Киевской гарнизонной гауптвахты младший лейтенант Киричек, предупрежденный, видимо, о полученных ДП.
Младший лейтенант раскрыл толстую конторскую книгу.
– Так, значит, по пять суток каждому… Так и запишем. Пять… Суток… Ареста… От командующего округом… за… на… ру… ше… ни… е… воинской дисциплины.
– Ах, черт, – спохватился он. – Командующий-то в Москву улетел на съезд коммунистической партии. Как же это я! – Он покрутил книгу, затем, вдруг сообразив, перед словом «командующий», пыхтя, приписал «зам.». – Ну вот, все в порядке. А у тебя, Суворов, первые пять суток от зама командующего и вторые пять суток тоже от зама командующего. А третьи от кого будут? – И весело заржал собственной шутке. – Выводной!
– Я, товарищ младший лейтенант!
– Этих голубчиков в двадцать шестую. Пусть часок-другой посидят, чтоб знали наперед, что ДП – это не просто новый срок отмотать, это нечто более серьезное!
26-я камера на киевской губе именовалась «революционной», потому что из нее когда-то, еще до революции, сбежал знаменитый уголовник и будущий герой Гражданской войны Григорий Котовский, который в этой камере дожидался суда за какие-то темные делишки. Позже, в 1918 году, уркаган Котовский со своей бандой примкнул к большевикам и за неоценимые услуги в уголовном плане по личному указанию Ленина в торжественной обстановке был принят в революционеры. С него-то и начались неудавшиеся ленинские эксперименты по приручению российского уголовного мира. Опыт знаменитого революционера был всесторонне учтен, и после революции из той камеры уж больше никто не бегал.
В камере ни нар, ни скамеек – только плевательница в углу. И стоит она там неспроста. До краев она наполнена хлоркой. Вроде как дезинфекция. Окно, через которое сбежал герой революции, давно замуровали, камера настолько мала, а хлорки так много, что просидеть там пять минут кажется невозможным. Из глаз слезы катятся, перехватывает дыхание, слюна переполняет рот, грудь невыносимо колет.
