жизнь. Ведь правда, голубчик?
– Правда, душенька, – подтвердил старичок. – Если только не считать его поездки на побережье, в Маргет, со школьным учителем мистером Томкинли. Они уехали в субботу и вернулись в понедельник, – но вы помните, душенька, сколько здоровья ему это стоило?
– Потому что не привык к таким отлучкам, – сказала старушка. – Он там совсем истосковался без нас – ни поговорить, ни душу отвести не с кем.
– Совершенно верно, матушка, – снова послышался тот же тихий, тоненький голос. – Мне было так не по себе, так одиноко! Подумать только – ведь нас с вами разделяло море! Никогда не забуду, как я страдал, поняв, что между нами лежит море!
– Что вполне понятно, – заметил нотариус. – Такие чувства делают честь натуре мистера Авеля, и вашей натуре, сударыня, и натуре его отца, и вообще человеческой натуре. И то же самое благородство души проявляется во всем его поведении, столь сдержанном и скромном. А сейчас, как вы изволите увидеть, я поставлю под этим документом свою подпись, которую засвидетельствует мистер Чакстер, затем прижму пальцем вот эту голубую облатку с зазубренными краями и произнесу внятным голосом – не пугайтесь, сударыня, так уж полагается, – что документ сей обладает законной силой. Мистер Авель распишется под другой облаткой, произнесет те же кабалистические слова, и на том дело и кончится. Ха-ха-ха! Видите, как все просто!
Наступила короткая пауза, во время которой мистер Авель, вероятно, проделывал то, что от него требовалось, после чего снова произошел обмен рукопожатиями, послышалось шарканье ног, потом звон бокалов, – и все заговорили разом. Минут через пятнадцать в дверях появился мистер Чакстер (с пером за ухом и с пылающей от винных паров физиономией), который сначала изволил пошутить, назвав Кита «пройдошливым юнцом», а затем сообщил ему, что гости сейчас выйдут.
И они действительно не замедлили выйти. Мистер Уизерден – круглолицый, цветущего вида живчик с весьма галантными манерами – вел старушку, а за ними, под руку, следовали отец с сыном. Мистер Авель, до странности старообразный молодой человек, выглядел почти одних лет с отцом и был удивительно похож на него и лицом и фигурой, хотя вместо отцовского бьющего через край благодушия в нем чувствовалась какая-то робость и сдержанность. Во всем же остальном – в опрятности костюма и даже в хромоте – они были точной копией друг друга.
Усадив старушку в фаэтон, мистер Авель помог ей оправить накидку и положить поудобнее корзиночку, служившую неотъемлемой частью ее туалета, потом сел на заднее сиденье, вероятно, специально для него приспособленное, и улыбнулся всем по очереди, начиная с матушки и кончая пони. Тут поднялась страшная возня: пони никак не хотел закинуть голову и взять в рот мундштук, – но наконец даже с этим было покончено; старичок забрался на свое место и, переложив вожжи в левую руку, сунул правую в карман – за шестипенсовиком для Кита.
Но такой монеты не нашлось ни у него самого, ни у старушки, ни у мистера
