неповоротливые, медленные, неловкие.
– Ладно, – не стал настаивать добрый доктор. – Не помните, и бог с ним! А что у нас с фамилией?
– Берг.
– Это по матери! – снова влез давешний голос.
– Вот видите, госпожа капитан-лейтенант! – улыбнулся Леопольд Карлович. – Можете, если хотите! Теперь давайте вспомним вашу настоящую фамилию!
«Капитан-лейтенант?! Он что, издевается?»
– Вы издеваетесь? – спросила прямо.
– Отнюдь! – улыбнулся доктор. – Всего лишь проверяю вашу память. После таких травм, знаете ли…
– Я что, упала? – попробовала вспомнить подоплеку событий Лиза.
– Можно сказать и так! – кивнул доктор. – Какой нынче год, помните?
Лиза хотела было ответить, но осеклась. Она точно знала, что год на дворе девяносто первый, если считать от Революции, как принято в СССР, ну, или две тысячи восьмой от Рождества Христова, но неожиданно почувствовала – говорить об этом не стоит.
– Не помню, – сказала вслух, надеясь, что доктор не сочтет ее полной дурой. – Сколько времени я?..
– Долго, – вздохнул Айболит.
– Можно точнее?
– Семь месяцев…
– Сколько, сколько? – не поверила Лиза.
– Семь месяцев, – грустно улыбнулся доктор. – Но давайте будем оптимистами! Все-таки не семь лет!
«Это уж точно! – согласилась с ним Лиза, стремительно проваливаясь в сон. – Но отчего мы все время говорим по-польски?»
Проснулась уже вечером, хотя и не знала, в тот же день или в какой-то другой. Однако же факт – освещение изменилось. В комнате, вернее, в больничной палате – ведь она наверняка находилась на лечении, – сгустились сумерки. Свет исходил откуда-то слева. Теплый. Электрический. Похоже, настольная лампа… Лиза повернула голову, борясь со слабостью и болью, посмотрела.
В кресле рядом с кроватью, забравшись в него с ногами, сидела молодая светловолосая женщина, читала книжку. И лампа нашлась. Стояла на тумбочке. Массивная, незнакомой конструкции, под персиковым абажуром.
– Проснулась? – женщина спросила, даже не повернув головы.
Голос показался Лизе знакомым, но прошло несколько секунда, пока она не вспомнила. Судя по всему, это была та самая женщина, которая взялась ее давеча поправлять.
– Надя?
– Значит, меня все-таки помнишь… – женщина отложила книгу и посмотрела на Лизу. – Это ничего, если я не буду устраивать истерику?
– А ты умеешь? – Лиза уже поняла, что, как это ни странно, их – ее и эту совершенно незнакомую ей Надежду Федоровну, – связывали давние и весьма близкие отношения. Родственница? Подруга? Сослуживица?
«Сослуживица!»
Воспоминания упали на нее, как обвал, и едва не раздавили своей тяжестью. Лиза вспомнила, кто она и откуда, как вспомнила и то, как «пошла» на задание. У них был прорыв и захват, и локализованная женщина лет двадцати пяти – тридцати, в подсознание которой Лиза должна была нырнуть,
