Ведь Виктор Николаевич по средам…
– Сменщице ребенка завтра с утра к врачу вести, – объяснила Дашка. – Узлы у него распухли, а номерков – не достать. Уж она меня и просила… Я согласилась – до двух часов. Потом – голову помыть, на стол собрать, накраситься. Но уж пироги – не успеваю…
– Даша, ты заслуживаешь большего, чем быть любовницей этой добросовестной моли! – злобно сказала я. – Надо тебе хорошего парня вровень, который бы все это по достоинству оценил, и…
– Я знаю, – неожиданно спокойно сказала Дашка. – Меня один на рынке зовет. У него магазинчик крытый. Обувь и женский трикотаж. Иди, говорит, ко мне, ладно будет, все не на ветру промозглом стоять…
– Так он тебя работать в свой магазинчик зовет или… ну… как женщиной тобой интересуется? – не поняла я.
– Работать и как женщиной, – мотнула головой Дашка. – Это он говорит так, не умеет иначе… Только я, Анджа, не могу.
– Почему же? … Да ты садись! Что ж ты стоишь-то? – спохватилась я.
Дашка поставила тарелку с пирожками на стол и присела на стул у двери, аккуратно сдвинув колени.
– Мне теперь деваться некуда. Пять лет. Я уже привыкла, чтобы говорить. Вроде окошка в мозгах, – тщательно подбирая слова, объяснила девушка. – Через него – мир видать. А ровня если – что ж они скажут? Я понятно…?
– Абсолютно понятно, – вздохнула я. – Кого-то сажают на иглу, кого-то на разговоры «об умном»… Но тогда хоть роди от него, что ли…
– Я бы хотела, но Виктор Николаевич не позволяет, – тускловатые дашкины глаза блеснули серебряной селедочной болью. – Говорит, что он так не может, что это – непорядочно.
– Черт знает что! – пробормотала я и замолчала.
Дашке, я это видела, хотелось еще поговорить. Может быть, неспешно выпить чаю с пирожками, обмениваясь ночными женскими репликами, мутно взглядывая за окно, прислушиваясь к скрипу старых полов и шебуршению упорной Флопси. Окно в мир. Или внутрь себя? Но мне нынче не хотелось быть еще одним Виктором Николаевичем. И вообще ничего не хотелось. У нашего воображаемого разговора не было предмета. Дашка казалось похожей на пеструю домашнюю утку.
– Спасибо за пирожки, Даша, – сказала я. – Они даже на вид просто восхитительны.
– Ну, вы скажете, Анджа, – уныло прокрякала Дашка и ушла, тяжело шаркая тапками.
Я включила чайник и нетерпеливо потянулась к пирожку.
«Я готов с пролетариатом вместе драться на одной баррикаде, но ужинать предпочел бы в разных ресторанах,» – это тоже Мариенгоф.
Все детство и юность меня учили различать добро и зло. Ну почему же из меня не получилось хорошего человека?
Глава 4. Свой круг
На следующий день я позвонила-таки своей школьной подруге Ленке – единственному знакомому мне юристу и бывшему милиционеру. Закончив юрфак, Ленка много лет работала
