очень тихо. Тамара перестала рыдать и прислушалась.
– Убили? – прошептала Света. – Как это?..
– Очень просто. Ударили по голове.
– Кто мог его убить? Тут на много километров вокруг нет ни единой живой души, кроме нашей компании!
Василий хмуро кивнул:
– Вот именно!
Света помертвевшим голосом спросила:
– Ты хочешь сказать, что убил его кто-то из нас?!
Поднялся хор возмущенных голосов:
– Это невозможно!
– Мы все время были вместе!
Но громче всех прозвучал голос Дидо:
– С чего ты вообще решил, что его убили? Объясни!
– Удар был нанесен сверху. Чтобы разбить голову таким образом, дядя Гоги должен был падать отвесно вниз. А там, где его нашли, нет ни достаточно больших камней, ни скал, чтобы он мог с них свалиться, – сказал Василий.
Остальные не поверили Василию и пожелали убедиться в его словах сами. Голову дяди Гоги осмотрели, ощупали. Действительно, удариться таким образом сам он вряд ли мог.
– Убил его кто-то из нас, выходит, так? – пробормотал Давид.
Все молчали, растерянно глядя друг на друга. Признать, что в их тесном кругу появился убийца? В это невозможно было поверить! У Тамары начался очередной приступ истерики, она заверещала:
– Убийца среди нас! Рядом! Он не успокоится, пока не убьет нас всех! Мы обречены!
Дидо влепил ей пощечину. Тамара ненавидящим взглядом уставилась на него:
– Это ты виноват! Ты привел нас сюда!
Дидо пожал плечами, мол, с дурами не разговариваю. Света всхлипывала. Мужчины громко заспорили. Ася молчала. Что толку кричать, размахивать руками, рыдать? Нужно собраться с мыслями и понять, кто и почему убил дядю Гоги. Насколько Ася знала, он жил очень тихо. После смерти жены остался с двумя дочерьми, все свое свободное время посвящал им.
Хотя, возможно, он излишне в этом усердствовал. Никуда не отпускал их одних. Даже в магазин сопровождал дочерей, ревниво, как цербер, поглядывая по сторонам и отпугивая всех молодых людей, встречавшихся им на пути. Парни оставили все попытки познакомиться с его дочками, завидев эту троицу, они поспешно шарахались на другую сторону улицы, уступая дорогу сердитому мужику.
В деревне такая сильная отцовская любовь была предметом постоянных шуток и анекдотов. Ася задумалась: каково же было сестрам? Не сводила ли их с ума постоянная жесткая опека отца? Может быть, в их душах зрел бунт? И – назрел? Старшей дочери уже сравнялось двадцать семь. Младшей скоро двадцать четыре. В Буденовке этот возраст считался для девушек даже не критическим, а катастрофическим. Если девушка не выходила замуж до двадцати двух – двадцати трех лет, рассчитывать ей было уже особо не на что.
Да, сестры вполне могли взбеситься. Отец своим поведением отпугивал от них всех, кто рискнул бы посвататься.
– Опять же деньги, – пробормотала Ася, не обращая внимания на брата, который устроился рядом с ней и внимательно слушал. – С деньгами даже таких
