в дверях гостиной, испытывая нервное и злое возбуждение, гадая, что могла наговорить бабушке Мег.
– Мне не нужен маникюр, я… – Пытаюсь подобрать слова поточнее, но безуспешно: «Пожалуйста, уйди, мам. Мне нужно писать песню, которую номинируют на „Оскар“. Я не хочу рассказывать тебе, что творится в моей жизни. Давай я буду по телефону делать вид, что все в порядке? Уезжай в свой Котсуолд, а?»
– Открой вино, Элизабет, я с ночевкой. – Ее гранитно-серые глаза ловят мой взгляд; брови приподняты, будто мать говорит мне: «Ну, давай, попробуй, расскажи, как страшно занята».
Она молча продолжает расставлять на столе крохотные разноцветные бутылочки.
Меня бросил муж; я провожу все время в студии и старательно убеждаю себя, что смогу песнями заработать на достойную жизнь. Однако, похоже, – я смотрю на собственные ногти, – что маникюр куда важнее всей этой ерунды.
– Сейчас принесу.
Иду к холодильнику, надеясь, что мать за мной не последует. Выясняется, что в доме из еды – одни чипсы. В техническом количестве. Хотя вот, есть еще тушеная говядина, о которой я напрочь забыла. Сильвия принесла. Мысленно говорю ей спасибо.
Наполнив два бокала, ставлю их на обеденный стол и сажусь. Мать стоит у французского окна. По стеклу стекают ручейки дождя.
– Тебе надо заняться садом, – объявляет она, скрестив руки на груди.
Значит, Мег наговорила достаточно.
– Я собиралась тебе рассказать…
– Интересно, когда? – Она не отводит взгляда от лужайки.
Пожимаю плечами:
– Когда почувствую, что могу об этом говорить.
В саду носятся среди мокрой травы дети Сильвии, их крики наполняют комнату. Я уставилась на старое пятно от кофейной чашки на ореховом обеденном столе. Мать садится, подносит ко рту бокал, и я с удивлением и ужасом вижу на ее глазах слезы. Она достает из пластикового пакетика дезинфицирующую салфетку, наклоняется и берет мою руку в ладони, начинает протирать ее осторожно и нежно.
– Прости, – говорю я. Зябко пожимаю плечами. – Так вышло.
– Что у вас случилось? – Она протирает мою вторую руку.
– Что рассказала тебе Мег?
– Только то, что он ушел. Что была другая женщина. – Мать снова смотрит мне в глаза. – Была? Или есть?
Я медлю с ответом, и ее вопрос повисает в воздухе.
– Да. И да.
– Подонок, – шепчет она и берет со стола самую яркую бутылочку. – Думаю, вот это. Фуксия. Тебе нужно побольше свежих красок.
Я не отвечаю: бесполезно. Если матушке пришло в голову, что мне нужны ногти цвета фуксии, то они у меня будут. Она раскладывает набор и принимается за работу.
И примерно через минуту роняет:
– Ты не одна.
Я нежно касаюсь ее руки.
– Знаю, мам. Спасибо.
– Все мы так или иначе с этим сталкиваемся. У большинства мужья – не подарок. Но большинство
