во мнении: отношение к нему изменилось, и, судя по всему, теперь уже безвозвратно.
– Батоно Отари, – произнес Анджапаридзе, – я тут с нашими жуликами связался. Ты уж извини, но не знают они такого вора Отарика. О Важе Сулаквелидзе слыхали. Об Армене ереванском нет. Короче, воры очень сомневаются, что ты жулик. Вот, прочитай…
С этими словами Гурам передал собеседнику «маляву», в которой воры без обиняков спрашивали, не «апельсин» ли Шенгелая?
– Ты за коронацию лавэ платил? – бесцеремонно поинтересовался Гурам.
Врать не приходилось, но «апельсин» немного переиначил ответ:
– Я прислал лавэ в «общак». А потом еще давал, регулярно.
– Без разницы, – отреагировал «смотрящий». – Короче, паханы пишут, чтобы мы не считали тебя за вора.
– Это почему? – возмутился Отари.
Он вспомнил и слова Важи: мол, ничего не бойся, веди себя так, как должно. И вспомнил кровные пятьдесят штук баксов, отданные в Тбилиси за «коронацию», и деньги, которые он регулярно отчислял в воровскую кассу из своих доходов… В этот момент Шенгелая не думал, что деньги и купленный титул – одно, а уважение и авторитет, который не приобретешь ни за какие баксы, – совершенно другое…
– Почему же? – повторил он чуть дрогнувшим голосом.
– Потому, земляк, что паханы так решили. Потому, что ты «апельсин». А у нас на тюрьме такие порядки: если «апельсин» не докажет своего авторитета, он становится «мужиком», то есть обычным арестантом.
– Так я что, «мужик»? – искренне ужаснулся Отари.
– Получается, что да. Да ты себя сам так поставил, – продолжал «смотрящий», чуть более примирительно. – О чем я тебя ни спрашиваю – ничего толкового сказать не можешь. С жуликами нашими связи не имеешь, точно, не в падлу сказано, лунявый какой. Четвертый день на «хате», а жизнью нашей совсем не интересуешься. Кто же ты после этого есть? – После непродолжительной, но многозначительной паузы Анджапаридзе, перейдя на грузинский, по-доброму посоветовал: – Ты только в амбицию не впадай, не ты такой первый. Веди себя нормально, и все будет путем. «Мужиком» тоже можно прожить неплохо.
Шенгелая сглотнул слюну.
– А можно бы мне самому с этими паханами, которые на «спецу» сидят, связаться?
– Можно, конечно! Но они тебе то же самое скажут. А вот наколочку свою, – Гурам покосился на изображение змейки, обвивающей кинжал, – лучше тут как-нибудь сведи. С этапа на зону придешь, тебя сразу же спросят: мол, за наколку отвечаешь? Ты не ответишь, тебе и предъявят. Знавал я одного такого. Два часа ему дали, чтобы свести. То ли кольщика рядом не оказалось, чтобы затушевать, то ли инструментов… Так он электрокипятильником на своем теле выжигал. Так-то.
В этот же день Отари покинул привилегированную нижнюю «шконку» у окна, переехав на другое место, менее комфортное. Нары на третьем ярусе, так называемую «пальму», приходилось делить с семидесятилетним дедушкой-рецидивистом
